позвал, кажись, кого-то?!
Глядь – в ведре-то Щука бьётся…
В руки сразу не даётся:
«Ну, голубушка, постой,
Знатной будешь ты ухой!»
Тут рукою он словчил
И за жабры подхватил.
Вынул мигом из ведра:
«Здравствуй, щучая кума!
В гости, видно, к Рождеству
Бог прислал таку красу».
Щука рот лишь открывает,
Да неслышно что-то бает.
А сама то не простая:
Вся сребристо – золотая,
Глаза – чиста бирюза…
В них горючая слеза.
Тут Емеля рот открыл…
Жаль такую – нету сил.
Улыбаться перестал,
Пальцы рук своих разжал,
Положил в ведро опять,
Дабы дать ей подышать.
Вкруг ведра того всё ходит,
Но со Щуки глаз не сводит.
Жалко Щуку отпускать,
Ещё жальче убивать.
Вот задача то какая?!
Добро с естеством играя,
Ставит грешный свой вопрос
Не на шутку, а всерьёз…
«Распеки меня, Омеля, —
Вдруг махнул рукой Емеля, —
Больно Щука хороша —
Раскрасавица Душа!
Эх, плыви, Кума, на волю.
Береги, впредь, свою долю!»
Шапку под ноги кидает,
Щуку в прорубь опускает,
Машет, в след её, рукой
И качает головой:
Вот ведь штука-то какая…,
Жил такого не встречая.
Шапку, отряхнув, одел:
Поспешать бы – много дел.
Ведро в прорубь опускает,
Крякнув, лихо вынимает,
А в ведре…Ты только глядь —
Щука плавает опять!
Тут Емеля обомлел…
С маху, прям, в сугроб и сел.
В изумленьи – не сказать,
Да и слов не подобрать.
Лишь руками он разводит —
Щука, чай, с ума-то сводит:
«Что ж ты, милая Кума,
Не нашла в себе ума,
Чтоб уплыть куда подале
От своей такой печали?
Али хочешь в казанок?
Аль ещё какой оброк
Заставляет жизнь кончать,
Да и смертушку принять?!
Я ж тебе дарую волю,
Право слово, не неволю!»
Щука рот свой открывает,
Да глазищами играет,
Точно девица весною
Во саду, ночной порою.
И, вдруг тихо говорит,
Только голос чуть дрожит:
«Ты мне счастье подарил,
Говорить-то нету сил…
Я ж Царевна молодая
Царства Северного края.
