щас, – старик проворно нахлобучил шапку, – побегу, упрежу Серегу.
– Да не гоношись ты, Демьян Петрович, а то упадешь где-нибудь по дороге, – остановил его Иван, – я сам зайду к Сереге. Ты лучше иди назад, на ферму, поглядывай там.
– Эх, дед, хорошую ты компанию расстроил, – Паша полез из-за стола. – Такие разговоры начались, а ты тут ни к селу, ни к городу.
– Дык, я че. – Крутов заморгал чаще. – Я про лошадей пришел сказать. Свет потух.
– В том и дело, что потух.
– Ни днем, ни ночью покоя нет, – недовольно произнесла Нюра, – и поесть не дадут, завтра еще рано вставать, а сколько там теперь придется провозиться – неизвестно.
– Ладно, успокойся! – прикрикнул на нее Иван и стал одеваться. – А вы сидите, – предложил он друзьям, – доедайте и допивайте.
– Нет уж, – отмахнулся Андрей, – без тебя не будем.
– Наелись и, можно сказать, напились, – добавил и Паша.
Ивану показалось, что он едва успел прикорнуть, а Нюра уже будила его, толкая в плечо. Сквозь тюлевые занавески он заметил желтые пятачки подфарников у ограды и понял, что подошла машина. Тело было вялым и непослушным. Вчерашняя усталость и недосыпание сказывались. Иван одевался, как во сне, почти не воспринимая Нюриных слов, вздыхал и кряхтел.
– …Свет еще этот потух на ферме не вовремя, – сочувственно говорила Нюра, помогая ему разобраться в одежде, – пришел-то оттуда почти под утро…
Паша и Андрей помогли погрузить в кузов тушу нетели, закрыли все мясо затянутым наглухо пологом, под которым осталось немного пространства для тех, кто должен был ехать в кузове. Здесь же, на спичках, разыграли еще одно место в кабине, и, как всегда, повезло Паше. С нескрываемой радостью он юркнул к Дусе под бок, уже сидевшей там, и захлопнул дверцу, сделав друзьям прощальный жест кистью руки.
Иван махнул через борт следом за Андреем, прилег рядом на подстеленные матрасы. Машина тронулась, слегка покачиваясь на неровностях дороги.
Слышался и легкий гул двигателя, и слабое постукивание бортовых замков в петлях, и легкий храп Андрея, как-то быстро уснувшего.
Иван тоже попытался заснуть, прикрыл глаза, но сон не шел, отпугиваемый не то этими звуками, не то внутренней тревогой, всегда щекочущей Ивана в тех случаях, когда ему предстояло сделать что-то важное, мало знакомое, плохо предсказуемое или сулящее радость. В предстоящей торговле мясом ничего радостного не предвиделось, и, погуляв мыслями о том о сем, Иван стал думать о братьях. «Володьку бы тоже надо поддержать на первой поре, а то учиться пойдет – не больно разбежится на стипендию. Да и у Митьки теперь негусто будет с питанием. В магазинах почти ничего нет. Все в очередь на разбор, и то не каждый день, – прикидывал он. – Бычок у матери хорош, налитой, забьем по первому снегу – вот и подмога. Я со своей семьей от подворья возьму что надо. Переживем зиму, а там как бог даст…» Иван стал погружаться в странные грезы, унесшие его в давнее время.
Вот он на лавке, у окна, смотрит на улицу. Над деревней синее-синее небо. И дома, и надворные постройки соседей плавают по широкому разливу, начинающемуся
