тоном, словно Кейр сообщал матери о намерении пройтись по магазинам.
Иззи сумела себя убедить, что поступила правильно и жалеть тут не о чем. Как-никак она жила в середине двадцатого века, и их поколение относилось к сексу не так, как поколение их родителей, не говоря уже о дедушках и бабушках. Она лишилась невинности. Это же так здорово. С ее плеч исчезла пусть маленькая, но невероятно тяжелая ноша. Иззи не особо волновало, что ношу эту снимали довольно грубо и неумело. В противном случае она сочла бы свои романтические фантазии насчет Генри опасными для них обоих. Через несколько дней после вечеринки Эми сообщила Иззи, что наутро Кларисса позвонила Генри и захотела с ним встретиться.
– Это был обычный предсвадебный каприз. Генри жутко обрадовался. Сегодня они вместе обедают. Так что все покатится по прежней колее. Мы бы, конечно, предпочли видеть рядом с ним тебя, а не Клариссу, но ситуация безнадежная. Генри сильно на нее запал, бедняжка.
– Да, – сказала Иззи, заставляя себя говорить со смехом. – Ситуация безнадежная. Не быть мне рядом с Генри. Пока, Эми.
Ну что ж, жалеть тут действительно не о чем. Она поступила правильно. Очень правильно.
– Так это правда, Либерман, что твой отец погиб в концлагере? – Задавший вопрос говорил очень уверенным тоном, лениво растягивая слова.
– Нет, неправда, – ответил Лукас.
– Но ведь его нет в живых. Мы не видели, чтобы он привозил тебя в школу.
– Его нет в живых.
– В таком случае…
Лукас молчал. Допрос проводили двое мальчишек. Тот, что поменьше ростом, Форрестер, сидел возле камина, у него за спиной. Он наградил Лукаса пинком в зад.
– Отвечай, маленький выскочка, когда с тобой разговаривают. Слышишь, еврейская морда?
– Я ответил, – ровным голосом произнес Лукас.
– Нет, не ответил. Мы хотим знать, как он умер.
– А зачем вам это знать? Вас это совершенно не касается.
– Очень даже касается, еврейчик, – возразил второй мальчишка. Его фамилия была Армитидж. Он стоял на фоне залитого солнцем окна. Солнце мешало четко видеть его лицо, и это нервировало Лукаса. – Мы хотим знать, не был ли он предателем. А вдруг он сотрудничал с нацистами?
– Мой отец не сотрудничал с нацистами.
– Если он не погиб в концлагере, что с ним случилось? Почему нацисты его не трогали? Сдается нам, он с ними снюхался.
– К вам это не имеет никакого отношения, – упрямо заявил Лукас.
– Ошибаешься, имеет. Мы не хотим, чтобы нам прислуживал сынок грязного нацистского пособника. Давай выкладывай.
– Нет.
Лукас хорошо помнил, как мать рассказывала про гибель отца. Помнил скромную поминальную службу в эшингемской часовне и обещание всегда помнить, каким храбрым был его отец.
– Нацист! – крикнул Форрестер. – Нацистский ублюдок!
– Заткнись! –
