но ты ведь прекрасно понимаешь: мы с тобой вместе, но все равно, в общем-то, в одиночестве каком-то, – я не могу так больше! И потом, я тебе говорила, работа есть работа, и она всегда полезна, для кого бы ни делалась…
– Глупости ты несешь такие, что уши вянут, – сказала Людмила.
– Ну хорошо, согласна – не всякая работа. Но убирать развалины? Не знаю, по-моему, это даже приятно. Рано или поздно кому-то ведь придется это делать. Знаешь, я, пожалуй, надену завтра лыжные штаны, или, подожди, у меня где-то комбинезон должен быть, что нам в ПВО выдали, помнишь? Правильно, а поверх – куртку, вот и будет тепло.
– Смотри, чтобы у тебя куртку не забрали, она ведь, кажется, военного образца…
– А, кому она понадобится!
Проснувшись еще затемно, Таня вспомнила: сегодня на работу. Вспомнила с тревожной какой-то досадой, вчерашнего энтузиазма уже не было. Ей даже стало жаль кончившейся беспечной жизни, когда можно было подремать утром в свое удовольствие, поплотнее закутавшись в одеяло и выставив наружу только нос. На улице, наверное, холодище… Сегодня ведь уже двадцать восьмое, через десять дней праздник. Интересно, будет ли на Красной площади парад. Дело, конечно, не в холоде, – Сереже и Дядесаше на фронте еще холоднее. Дело в том, что она идет работать к немцам. Может быть, Люся все-таки права… а сама она просто жалкая трусиха? Может быть, именно с этого и начинается предательство?
Сережа, милый, сказала она, доброе утро, мой хороший. Как прошла ночь – тихо, спокойно? Ночью, если верить сводкам, у вас там обычно ничего не происходит. Какие-нибудь поиски разведчиков, да? Как мне нужно с тобой посоветоваться, Сережа, я совершенно не представляю себе, что бы ты мне сейчас посоветовал. Я вообще совершенно не представляю тебя здесь, в оккупации, – мне так тяжело и так отрадно, что тебя здесь нет, что ты сейчас там – с Дядейсашей, со всеми. Дома. На Родине. Может быть, даже в Москве? Бывает ведь так: пошлют за чем-нибудь, правда? Если ты в Москве – поклонись от меня Арбату, Сережа. И посоветуй мне, что делать, ну услышь, ну ответь хоть что-нибудь!
Ты тоже считаешь, что я не должна была идти работать на немцев? Но ведь мне нельзя иначе, Сережа, ты ведь понимаешь, у тебя есть оружие, ты можешь защищаться, у нас здесь нет ничего; и что я могла ответить этому полицейскому? Ой, Сережа, если бы ты слышал, что он мне сказал, если бы только ты его слышал! Так неужели я сейчас виновата в том, что зарегистрировалась на этой бирже и получила назначение…
– Таня!.. Танюш, ты что, плачешь? – послышался из темноты голос Людмилы.
– И не думала вовсе, я собиралась чихнуть… а ты меня разбудила. Который час?
Людмила включила свет в изголовье:
– Спи, еще совсем рано, нет семи…
– Ничего себе рано, в восемь я должна быть на работе!
– Верно, я ведь совсем забыла… – Людмила сонно зевнула. – Ты все приготовила? Одевайся пока, сейчас я растоплю печку…
Невыспавшаяся, в подавленном настроении, Таня заставила себя выйти в сад и помыться там под краном,
