для которых он просил страшнейшего из наказаний. Гутенберг сглотнул слюну; на его перепуганном лице отразилась смесь неверия и возмущения. Фуст побледнел и опустил голову. Шёффер почувствовал слабость в коленях, ему пришлось ухватиться за скамеечку, чтобы не упасть. Подсудимые готовились защищаться от обвинений в подделке и мошенничестве, но никак не могли предположить, что речь пойдет о некромантии, ведовстве и сатанизме. Они были даже согласны расплатиться за свою вину своими кошельками или в самом крайнем случае – провести несколько месяцев в тюрьме. Но даже при наихудшем варианте развития событий никто из троих не предполагал для себя возможности смертного приговора. Иоганн Гутенберг, созерцая непроницаемые лица судей, озаренные благостным светом, льющимся из больших витражей, пытался восстановить цепь событий, которая в итоге привела его к столь опасной грани. Гутенберг считал себя человеком, созданным для славы, и всегда in pectore надеялся, что будущее принадлежит ему. Однако теперь он понял, что его имя может с одинаковым успехом вписаться в историю Германии как имя героя или же как имя распоследнего злодея.
Увлечение Гутенберга книгами, техникой ксилографии, плавкой металлов и литографическими гравюрами восходило еще к самым ранним детским годам. Отец Иоганна больше десяти лет был управителем монетного двора. Звался он Фридрих Генсфляйш; семья и друзья называли его ласково – Фриле, однако большинству горожан он был известен как Генсфляйш Бедняк, der Arme[10], из-за его на удивление скромной жизни – если учесть, что все деньги, имевшие хождение в городе, проходили через его руки. Ни самые богатые феодалы, ни купцы, привозившие с Востока специи и шелк, ни принцы, ни императоры даже не видели таких сокровищ, которые Фриле Генсфляйш изготовлял ежедневно. Золотые и серебряные монеты, ценные бумаги, служившие для торговли или для накопления капитала, для этого человека были материалом столь же повседневным, как тесто для булочника. Несмотря на доступ к сундукам с богатствами, Генсфляйш дер Арме, францисканец по облику и по образу действий, оставался человеком незапятнанной честности. Ему никогда не приходило в голову придержать у себя монетку, которая ему не принадлежала, притом что жалованье его составляло лишь мизерную часть от тех денег, которые он производил. Справедливо будет утверждать, что во всей Германии не было человека, который проявлял бы такой же интерес к деньгам, – но только не ради личного обогащения, а из-за перфекционизма, граничившего с болезнью. Малейший дефект монеты, незаметный даже для самого опытного чеканщика, превращался для Фриле в ужасный изъян, ощутимый как на взгляд, так и на ощупь. Неровность на гурте какого-нибудь крейцера уже являлась причиной, чтобы отправить его обратно в тигель на переплавку. А уж фальшивую монету он мог определить и с закрытыми глазами. Генсфляйш дер Арме презирал посредственных фальшивомонетчиков – не за то, что они фальшивомонетчики, а за то, что они посредственные.
– Если
Бедняк
