присвистнул. Метелл покачал головой:
– Уж лучше пить поску[30].
– А из чего делается уксус? – резонно спросил Муций. – Раз не стало виноградников, то не будет ни винограда, ни уксуса, ни вина, ни хлеба. Поверьте моему слову, господа, все вздорожало в Рида, кроме плетей. Они, как всегда, раздаются бесплатно,
– Ешь свой хлеб, старина, – посоветовал ему Клавдий. – Ешь и не пытайся понять помыслов великих мира сего. А тем более рассуждать о них, – с этими словами Клавдий Метелл подбодрил пятками клячу и отправился на встречу с нарождающимся днем.
Он не был в Риме семь лет, и слегка волновался в предчувствии встречи. Но гораздо больше тревожил его приказ, врученный ему две недели назад в канцелярии наместника. Этим приказом префекту предписывалось оставить службу и немедленно явиться к императору. Чаще всего подобные приказы получали лица, в отношении которых производилось следствие. И, как правило, назад они уже не возвращались. Впрочем, Метелл не помнил за собой особенных грехов. Командуя семью когортами, разбросанными по бревенчатым крепостям-канабам в низовьях Рейна, он никогда не сближался с офицерами, а большую часть времени проводил за чтением сочинений Басса и Непота[31] и втайне от всех писал собственные заметки о последней войне с германским племенем хаттов, участником которой он являлся. Разве что их мог прочесть нескромный взор и сообщить фискалам о несоответствии образа мыслей префекта общепринятым установкам? Или всесильному цезарю Августу стала известна давняя история, в которой не последнюю роль играл Клавдий со своими тогда еще двумя когортами? Метелл терялся в догадках.
Кто из нас не испытал тех удивительных трепетных чувств, которые зарождаются в душе каждого человека в преддверии встречи с родным домом. И какими словами можно передать то неизъяснимое, что распирает грудь и волнует сердце при виде до боли знакомых мест, когда близкой и родной кажется каждая травинка, куст или деревце, когда в каждом встречном ищет наш взор знакомого или родственника, и хоть не находим мы их в толпе, но смотрим на прохожих с теплой улыбкой, ибо они наши соотчичи.
И так же смотрел Клавдий Метелл на первых попадавшихся им путников, сельчан с корзинами, полными зелени, в испуге шарахнувшихся в сторону при первом их приближении. С рассветом путников становилось все больше и больше. Они шли по одному-по двое и большими группами, спускались по узким, выводящим на главную дорогу тропинкам с бесчисленных окрестных деревушек и имений, подобно муравьям, отправляющимся на ежедневный свой промысел. А навстречу им двигались другие, то ли муравьи, то ли трутни. Богатые римляне бежали из города в свои загородные имения, спасаясь от ежегодной осенней лихорадки; толстомордый ланиста вел привязанными к повозке два десятка своих мускулистых кормильцев; из города двигались купцы, гонцы и прочий служилый люд, и вскоре толпа стала такой плотной, что Созию приходилось грозно покрикивать и щелкать бичом, призывая простолюдинов освободить дорогу слугам императора.
Вода разбавленная уксусом. Обычный напиток простонародья.
Древнеримские историки.
