болезненным и, пока она его вводила, на меня вдруг нахлынула детская беспомощная горечь, жгучее отчаяние и жалость к себе. Слезы закапали непроизвольно, я сделала вдох, чтобы их сдержать, но вместо него из груди вырвался короткий, сдавленный всхлип. Плечи затряслись, дыхание перехватило, и, уткнувшись лицом в подушку, я наконец заплакала.
– Ну вот и хорошо, – женщина погладила меня по голове. – Значит, отпускает.
Накануне мы с Артёмом серьезно поссорились. Я наделала глупостей, а он чересчур резко отреагировал и вместо запланированного Диснейленда повез меня в какую-то глушь под Псковом. Это было неожиданное и спонтанное решение, принятое им из вредности, чтобы меня наказать.
По дороге нам предстояло заехать в лагерь, где работали его друзья, и передать им какой-то пакет. Однако только мы успели добраться до лагеря, как прямо возле ворот нас настигла жуткая гроза.
Пока ехали, Артём вел себя отвратительно, изображая последнего подонка и стараясь посильнее меня обидеть. Но у него ничего не вышло.
Я полюбила его именно таким, со всей его детской вспыльчивостью и эгоцентричной противоречивостью. Колючего, импульсивного, веселого и задиристого. Умного, честного и невероятно красивого – такого красивого, что мы хоть и были знакомы уже пять месяцев, я все никак не могла наглядеться на него.
Я полюбила его таким, какой он есть. Так что, лежа в темноте чемоданной комнаты, оглохнув от грозы и ослепнув от молний, мы помирились и простили друг друга.
Утром он, по всей вероятности, вылез через окно. Чемоданная находилась на третьем этаже, но для него перебраться при свете дня на пожарную лестницу и спуститься по ней ничего не стоило. Они с Максом обожали такое.
Я все ждала, что он придет и откроет меня, но вместо него появился милый кудрявый блондинчик, похожий на рождественского эльфа, и деловым тоном объявил, что я должна «срочно покинуть объект, ибо он подлежит разрушению».
Все это так отчетливо прокручивалось у меня в голове, что я никак не могла понять, отчего укол не действует, почему я не засыпаю, а лежу, уткнувшись лицом в подушку, и отстраненно размышляю о себе, как о каком-то сериальном персонаже, пытаясь восстановить события предыдущих серий.
Я была уверена, что нахожусь в палате совершенно одна, поэтому прозвучавший совсем рядом голос Макса заставил вздрогнуть:
– Куда потом? В Юрово?
Обычно Макс говорил тихо, но в тишине палаты его голос прозвучал чересчур звучно.
– В Юрово сразу Костровы припрутся и будут мозг насчет контракта выносить.
Сердце болезненно екнуло. Но, вместо того чтобы кинуться Артёму на шею, я сильнее вжалась в подушку.
– Полина постоянно во все лезет. Вообще бы никогда туда не возвращался. Как думаешь, Котик, я могу продать дом и уехать за тридевять земель? Так, чтобы никаких Костровых на сто километров поблизости?
В отличие от Макса, Артём всегда разговаривал громко и уверенно.
Было
