к поверхности Земли.
Мы знаем, что оба без проблем добрались до низа. Единственная трудность заключалась в склонности Рода слишком много болтать, когда предполагалось, что он, богатейшая личность в мире, будет путешествовать под видом бедного, глупого человека-кота. Разрываемая между любовью и раздражением, К’мелл то потакала ему, то утихомиривала его.
Кризис разразился (и Хансгеорг Вагнер передает это в своей пьесе), когда Род услышал звуки невероятной музыки.
Прежде он никогда не слышал ничего подобного.
– Что это? – воскликнул он.
– Музыка, – ответила К’мелл успокаивающим голосом.
Он не назвал ее глупой, но, сердито рыкнув, потянулся к перекладине бесконечной аварийной лестницы, которая тянулась вдоль шахты. Поднялся на несколько перекладин и заглянул в кромешную тьму бокового туннеля, который, казалось, никуда не вел, но из которого определенно доносилась странная, яростная, чудесная музыка. Род поднимался, преодолевая мягкую, пульсирующую тягу магнитного пояса, и потому запыхался от двойной нагрузки. К’мелл пролетела еще десять метров вниз, прежде чем заметила, чем он занят. Устало, но без возражений она вскарабкалась к нему по лестнице, неся собственный вес и вес спящей обезьяны-хирурга и преодолевая тягу собственного пояса. Когда ее голова оказалась на уровне ступней Рода, тот аккуратно сошел с лестницы и сделал два очень робких шага в глубину темного бокового коридора.
Оба отчетливо слышали музыку.
Пульсирующие, бьющиеся струны издавали прекрасные звуки.
К’мелл почувствовала вопрос Рода, хотя в темноте не могла видеть его лица.
– Этот инструмент – это фортепиано. Их снова начали делать.
Род положил ладонь на ее руку, чтобы она умолкла.
– Слушай. Кажется, он поет.
Объемная, богатая фортепианная музыка и мужской тенор неслись к ним из коридора, скрытые тьмой, но, казалось, близкие:
Ignoraba yo[2].
Я этого не знал.
Ignoraba yo.
Я никому не показал,
Что любил тебя, так любил тебя.
Я люблю и люблю тебя,
Hoy y mañana[3].
В жизни моей нет больше ничего,
Hoy y mañana.
Ты любишь меня страстно, ты мучаешь меня,
Hoy y mañana.
Счастье было или горе – мне тебя не знать?
Ignoraba yo.
Я не мог тебе даже показать.
Голос умолк. Последовало несколько аккордов, словно человек пытался подобрать аранжировку.
– Частично это старый аглицкий, – сказал Род, – но другого языка я никогда прежде не слышал. И я точно никогда не слышал подобной мелодии.
– Мне знакома большая часть музыки, которую исполняют на Земле, – прошептала К’мелл, – но я тоже не слышала ничего подобного. Идем, Род. Давай спустимся по шахте. Когда мы окажемся
Я игнорировал (
Сегодня и завтра (
