style="font-size:15px;"> – Добрый вечер! – выстреливает она, останавливая погружение. – Я опоздала.
– Я вижу, – отвечает Лимонин. И спрашивает – принципиально у Жоржа: – Это кто?
– Это – пианистка, – сердито говорит девица, вызывая довольную улыбку Жоржа.
– Ясно, ясно, – хмурится Лимонин, которому не так уж ясно, но все более пасмурно. – А пианино где?
– В рюкзаке, блин! – раздражается девица, демонстрируя крохотный рюкзачок.
– Дерзкая, – лаконично делает вывод Лимонин.
Варя хмыкает. Ей ли Лизки не знать. Лизка – девушка не дерзкая, но справедливая. Дураков, вон, с порога угадывает.
– Это Лиза Дорофеева, – смеется Жорж. – Разберемся с пианиной с вашей, не плачьте только.
Лимонин куксится, Варя улыбается, Камский расслабленно прикрывает глаза, Жорж довольно расселся в кресле. И только Витя молча в углу расчехляет синтезатор.
Горе-оркестр с неожиданно обретенной пианисткой занимает свои позиции.
– Маэстро, урежьте марш, – печально выдыхает Камский.
Пианистка Лиза с чувством берет аккорд – и промахивается. Мимо синтезатора.
– Извините, я не выспалась, – объясняет она.
– Скажите, пожалуйста! – тянет Лимонин. – Ну, так и проспись, вон аж клавишам от тебя тошно!
– Я бы попросила, – подает голос Варвара, – пианистку нашу не обижать. А то некоторые ваши естественные отверстия познакомятся с моим смычком.
– Это чего это ты вдруг так эмансипировалась? – закипает Лимонин. – Где твои стыд и совесть, Варвара? Где? Где?
– Вы бы ее на рифму-то не провоцировали, – резонно советует Жорж. – Она консерваторию закончила. Человек с высшим образованием. Вы такие ругательства можете услышать, что барабанные перепонки атрофируются.
– Тьфу на вас! – расстроенно произносит Лимонин. – Тоже мне, скрипка между ног…
Оркестр с усердием пытается собрать из нот музыку, но эти ноты явно в ссоре. Им не по пути друг с другом.
А музыканты все пытаются, все бьются, все надеются. Как команда отважных врачей, они пытаются реанимировать произведение – а вместе с ним и святую Цецилию.
И с каждой секундой в их головах все отчетливее звучит та самая фраза: мы сделали все, что смогли.
– Все, – срывается Камский, – мы его потеряли. Хорош, ребята. Пойдемте пить.
– Мда, – печалится Жорж, – это уже не гимн, а очень даже реквием получается…
И никакой Лимонин уже не способен собрать разбредающийся оркестр.
– Ах вы, отчаянные грешники! – восклицает он – и Витя отмечает этот возглас праведного гнева звоном треугольника, окрашивая его в тон чертовски верного заявления.
Музыканты смеются, собирают инструменты – и уходят в закат.
В закате им обязательно нальют, и шутки с ними пошутят, и споют всенепременно.
И будет святая Цецилия плакать от радости.
Она
