Есть почти наверняка немецкие агенты. Сам де Голль ничего не понимает в политике, сочувствует фашизму итальянского типа, не умеет руководить людьми (со всеми ссорится). Вообще, в вожди мало годится. Это еще более повышает важность его окружения. Есть над чем поработать».
Помимо этих не слишком лестных замечаний20, повторявшихся неоднократно, Майский подчеркивал прежде всего постоянную напряженность во взаимоотношениях Черчилля и де Голля, сопровождавшуюся взаимными претензиями, недоверие де Голля к англичанам и нескрываемое противопоставление англичан и представителей СССР. 26 сентября Майский пишет: «Обмен письмами с де Голлем [речь как раз о письмах, упомянутых выше. – Примеч. авт.]… Де Голль очень недоволен англичанами… Целый поток ядовитых замечаний о том, что англичане никогда не бывают готовы к войне, что они всегда импровизируют армию после начала войны, что они везде опаздывают, что они не любят рисковать и так далее… “Англичане есть англичане”. Де Голль… очень хотел бы… второго фронта, но думает, что англичане к нему не готовы».
Майский подчеркивает англо-французские разногласия, враждебное отношение Черчилля к генералу, вкладывая в уста британского премьера такие слова: «Как мне надоела эта Жанна д’Арк в штанах!» И далее: «Где бы найти епископов, чтобы ее сжечь?»
Не приходится сомневаться, что эти не слишком любезные замечания в адрес основателя «Свободной Франции», предназначавшиеся в первую очередь для Сталина, вносили свою лепту в формирование у советского вождя представления о генерале и определяли отношение к нему. Знал ли сам генерал де Голль о том, какие черты Майский привнес в его портрет, представленный Сталину?
Бесспорно, он осознавал ограниченность признания, полученного от Сталина, – сдержанность в вопросе о территориальной целостности Франции, меры предосторожности, принятые советской стороной с целью согласования своей позиции с позицией Великобритании, – но он понимал также преимущества и цену такого признания. Преимущества прежде всего. Он уже не в одиночку противостоял английскому правительству21. Кто бы ни контролировал его отношения с СССР, он теперь располагал новым партнером в своей игре, что давало ему возможность вести параллельную дипломатию. И он сразу же продемонстрировал, что в переговорах с одним из партнеров считает себя свободным от обязательств по отношению к другому.
Еще одно преимущество решения СССР, которое он приводит в своем комментарии, заключалось в том, «что оно не подразумевало с нашей стороны никакого иного обязательства, кроме того, которое следует из опубликованных текстов, а именно продолжения борьбы до достижения окончательной победы всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами»22.
Хотя это признание действительно не предполагало никаких условий, генерал де Голль, не будучи наивным, понимал, что Москва вынашивает далеко идущие планы. Он знал, что будущее
Ibid. P. 412, 531, 570–571, 642, 685, 690, 693, 695.
Что касается этого пункта, Ж.-Л. Кремье-Брийак (Crémieux-Brilhac J.-L. La France libre. P. 322) указывает, что де Голль постоянно жаловался Майскому на англичан.
Цит. по: Lévêque F. Les relations entre l’Union Soviétique et la France libre. P. 26. См. также письмо де Голля Майскому от 26 сентября 1941 г.: Советско-французские отношения во время Великой Отечественной войны. Т. 1. С. 52.
