во взаимодействии европейских славян с кочевниками из Внутренней Азии, оставалось место для торговли, смешанных браков. В повседневной жизни чаще имел место симбиоз, а не борьба. Даже два с половиной века монгольского правления были более благополучными, чем нас пытаются уверить тексты, составленные клириками вскоре после этих событий.
Письменные источники об отношении к Востоку в эпоху Московского государства остаются фрагментарными, но также в целом выдают антагонизм, прежде всего в отношении ислама. Большая часть этих текстов также создавалась Православной церковью, которая стремилась дать постоянную идеологическую подпитку военным кампаниям царей против мусульманских врагов. Рядовые жители Руси черпали свои знания об Азии из византийских источников, тогда как Запад представал перед ними в более светском облике. Но это произойдет уже в эпоху правления Петра I, на рубеже XVII‒XVIII вв.
Однако церковь, изображавшая мусульманский восток далеко не в благоприятном свете, не смогла узурпировать право на формирование отношения русских к этим территориям. Повесть Афанасия Никитина о своем путешествии в Индию, появившаяся в XV в., дает нам об этом ясное представление. Однако еще важнее, что у русских сравнительно поздно развилось чувство национальной идентичности. Поэтому их чувство нации было в то время значительно слабее, чем у западноевропейцев. Вплоть до эпохи модерна главной точкой опоры крестьянина была принадлежность к православной христианской вере. Не случайно слово «крестьянин» родственно слову «христианин». Но ключевым здесь было слово «православный» – католические «немцы» (западные иностранцы) были не менее чужими, чем мусульманские басурмане. Согласно известной пословице «много бед нам наделали – хан крымский да папа римский»132.
Глава 2
Петровская заря
России суждено сделаться посредствующим звеном между двумя мирами – западным и восточным.
История ориенталистики как академической дисциплины в России начинается с эпохи Петра Великого, на рубеже XVII‒XVIII вв. Царь закладывал основы систематического научного изучения Востока, подталкиваемый как торговыми и политическими амбициями в Азии, так и искренним желанием познать окружающий мир133. Как и во многих проектах по формированию своей империи по западному модерному обществу, Петр полагался в этом вопросе на советы иностранца. Германского философа и математика Готфрида Вильгельма фон Лейбница долгое время привлекал Китай134. Будучи одной из ведущих фигур раннего Просвещения, Лейбниц полностью разделял увлечение своего века Срединным царством. Подобно многим современникам, он прочитал позитивные отчеты иезуитов, в которых империя Цин изображалась апофеозом разума и терпимости, и стал рассматривать эту цивилизацию как эквивалент своей собственной. По словам Лейбница, «людское образование и утонченность сегодня… сконцентрированы как будто в Европе и Хине, которая
Даль В. И. Пословицы русского народа. М.: Художественная литература, 1957. С. 348.
Бартольд В. В. Соч. Т. 9. М.: Наука, 1977. С. 391.
Franke O. Leibniz und China // Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaft. 1928. № 82. P. 155–178; Roy O. Leibniz et la Chine. Paris: J. Vrin, 1972; Lach D. E. Leibniz and China // Discovering China: European Interpretations in the Enlightenment / J. Ching and W. G. Oxtoby, eds. Rochester, NY: University of Rochester Press, 1992. P. 97–116.
