есть ты ему не мешала, я правильно поняла?
– Жизнь дороже. Сидела на полу, руку растирала и слёзы размазывала. Димка нашёл деньги, потряс у меня перед глазами пачкой и вышел из комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь.
– Представляю твоё состояние, – сочувственно закивала Алиса. – Мне Димка совершенно другую историю рассказал.
– Естественно. Себя выгородить хотел.
– Вер, а как ты думаешь, зачем ему понадобились деньги?
– Странный вопрос, зачем человеку нужны деньги. Тем более семья у него небогатая. Ладно, мне идти надо, пока.
– Ага, пока, – Алиса расщедрилась на натужную улыбку.
***
Мы с Димоном подходили к круглой башне, когда я увидел Кузоватову.
– Стоп машина! Вера к подъезду подходит.
Димон ускорил шаг, я схватил его за руку.
– Пусти, Глебыч. Это мой шанс ещё раз с ней поговорить.
– О чём ты собираешься с ней разговаривать?
– Я должен кое-что уточнить, пусти.
– Она не будет с тобой разговаривать, не усугубляй своё положение. Димон, этим ты только навредишь себе и помешаешь нашему расследованию.
Димон молчал.
– Остынь. Наша цель – поговорить с консьержкой. Веру не трогаем.
Дождавшись пока Вера скроется в подъезде и, выждав несколько минут, мы перешли дорогу.
В подъезде царила идеальная чистота: всюду цветочки, коврики, на большом окне – жалюзи, в углу маленький диванчик, рядом тумба с телевизором, чуть левее стол со стулом. Консьержка – высокая пожилая женщина в очках с толстыми линзами – при виде Димона вскочила из-за стола.
– Явился! – крикнула она, поправляя на носу очки. – Совесть замучила, виниться пришёл?
Подобной встречи мы не ожидали, растерялись, а консьержка продолжала негодовать:
– Ведь с виду хороший парень, а такие безобразия творишь. Ну как не совестно-то, сынок?
Решив, что консьержке стало известно о краже и избиении Веры, Димон спросил:
– Вам Екатерина Станиславовна рассказала?
– Какая Екатерина Станиславовна? Это Кузоватова которая?
– Да.
– Ничего она мне рассказывала.
– Тогда в чём вы Димона вините?
– А то он сам не знает, где набезобразил, – консьержка подошла ближе, положила правую руку Димону на плечо, а левую поднесла к его лицу. – Видишь руки какие? Суставы больные, косточки как шарики раздулись, иной раз карандаш взять не получается. А ты безобразишь.
Перехватив мой взгляд, Димон едва заметно вскинул брови. Я мотнул головой.
– Всё он осознал, – сказал я, обращаясь к консьержке. – Мы, собственно, поэтому и пришли.
– Прощенья, стало быть, просить?
– И возместить моральный ущерб, – я достал из кармана бумажник. – Сколько мы вам должны?
Консьержка отошла к столику.
– Будет вам, сынки, скажете
