заросшей тростником, где старый Амед держал своих коз.
Там они и были, а с ними и старик Амед, чудесным образом оставшийся в живых, увидев их, он принялся плакать и обнимать, словно это была спасительная доска в штормящем море.
– Маленькие мои! Маленькие мои! – всхлипывал он, хотя всегда был несносным ворчуном, постоянно пребывавшем в дурном настроении, и швырял в ребят камнями, когда те слишком близко подходили к его животным. – Мои несчастные малыши!
Когда, наконец, он успокоился, а ребятам удалось отойти от него на несколько метров, потому что от старика ужасно воняло козлятиной, он ответил на все вопросы, какие были заданы ему, хотя ответы его были сбивчивыми и несвязанными, и мальчишкам потребовалось чуть ли не полчаса, чтобы сложить все в более или менее ясную картину.
Судя по всему, пастух возвращался к себе, после того как раздал молоко, как он это имел обыкновение делать каждое утро, когда заметил с полсотни солдат, которые окружили деревню, как и любой пастух, был он человеком недоверчивым и острожным, а потому предпочел спрятаться в кустах, и уже оттуда наблюдал за происходящим.
Несмотря на отделявшее его расстояние, он видел как солдаты пришли в ярость, обнаружив изуродованные тела своих товарищей, и, не обращая внимания на все заверения старого Ши Мансура, что они не виноваты, который клялся, что это река принесла их с собой, начали стрелять направо и налево, не оставив в живых никого, кроме молодых женщин, которых потом насиловали всю ночь.
– А утром убили почти их всех, – закончил он свой рассказ. – Думаю, что только троих увели с собой.
– И куда они ушли?
– Не знаю. С наступлением темноты я уполз в одну из пещер в расщелине, там и остался.
Когда же сообщили ему, что спаслась группа детей и две их учительницы, и что они собрались идти к морю, тот глубоко задумался, но потом, легко качнув головой, дал понять, что не пойдет с ними.
– Стар я уже, чтобы увидеть море, – сказал он. – Возьмите с собой коз, но сам я останусь. Здесь я прожил свою жизнь и здесь хочу умереть… – он горько улыбнулся и добавил, жестом показав на деревню. – И еще мне нужно стольких похоронить.
– И ты будешь здесь один? – удивился Ахим Биклия.
Старик подумал немного и, протянув руку в сторону одной из коз с большим коричневым выменем, что все время держалась около него, сказал:
– Оставь мне эту. Ей нравится быть рядом со мной, и молоко ее мне понадобится. Я же теперь ем только сыр.
И они оставили его там, а когда уходили, он задумчиво смотрел им вслед и чесал голову старой козе. Возвращались они, гоня перед собой стадо непоседливых животных, но в этот раз им не пришлось углубляться в чащу, потому что все перебрались в здание школы.
Сеньорита Маргарет не разрешала никому из младших уходить далеко, понимая, что вид изрубленных тел оставит глубокий след в их душах на всю жизнь, а потому, к тому моменту, когда вернулись ребята, заперла всех в самом большом из классов.
