как ты говоришь! И потом ты утверждаешь, что даже следов никаких не осталось. А раз нет следов, то я думаю, они где-то. Может, так же, как мы, только где-то на плоту. А там, на плоту, есть какая-то связь, аварийная рация. Так что они сначала сами, а уже потом и нас найдут. Вот как! А ты воешь…
– Ничего я не вою. Ты, правда, так считаешь? Ты думаешь, что у них есть шанс? Они спаслись?
– Я не думаю, а просто уверена. Потому давай и мы о себе побеспокоимся. Так, что, там осталось? Нам бы попить, пожевать чего-то. Тащи, что найдешь сюда…
Она, бесцеремонно толкаясь, сползает на палубу, прямо через меня и с матюгами, вспоминая какую-то мать, бредет в воде навстречу завалу, поминутно цепляясь руками за что-то, так как яхту или то, что от нее еще осталось, сильно качает и переваливает с бока на бок. А раз нас качает, значит, мы все еще на плаву, к тому же воды в яхте немного, примерно по колено. Это я вижу, по мере того как Милка шагает, загребает воду ногами к завалу, перехватываясь руками. Шум перекатывающейся воды, шум моря уже не тревожит, а успокаивает. К тому же и голова на какое-то время и ребра уже не так сильно болят, а тряпки, что натянула, набросала на себя, постепенно согревают…
Теперь словно в тумане вижу, как Милка начинает что-то разгребать, поминутно оглядываясь на меня, и то, что у нее в руках мне показывает. Мол, брать, не брать? Я уже в каком-то забытьи и с трудом нахожу в себе силы, чтобы ей или кивнуть, или покачать головой в стороны, мол, надо – не надо.
Очнулась оттого, что меня бесцеремонно расталкивает Милка:
– Не спи! Слышишь, мне страшно…
Открыла глаза, а ведь она права. Вокруг темнота, над головой, заваливаясь, то влево вправо мерцает звездами темный небосвод, и нас по-прежнему мотает… В борта грозно ударяют волны, и все время шумит вода, перекатываясь в лодке…
Что-то стучит, что-то с шелестом, скрежетом тревожно перекатывается сверху по остаткам палубы и мне тоже страшно, особенно оттого, что я наконец-то понимаю, что мы с ней остаемся одни. Одни в море, в середине полуразрушенной яхты, да что там! Какой там яхты? Лодки с крутыми бортами и палубой, словно вырванной над головами, сломанной мачтой, переломанными перегородками и хламом, что завалил корму, который плавает под ногами.
Милка, стараясь прижаться ближе, лезет ко мне под тряпки, приговаривая, как маленькая девчонка – жалуясь и чуть поскуливая:
– Раечка, мне страшно… Мы потонем? Потонем как наши мальчики? Мне холодно, обними меня, прижми… Раечка милая, Раечка, накрой, мне холодно, мне страшно… Ой, мамочки…
Потом лежу, прижимая, вздрагивающее от переживаний чуть теплое тело Милки и вспоминаю… Все вспомнила сначала, да так неожиданно ясно и четко, что даже себе удивилась. Это же надо? Что это? Отчего? Казалось бы, сейчас и не к месту и не ко времени. Но, сбивая меня с рассудительных рассуждений все равно, как феерическая компенсация за сиюминутную обреченность, навалились жизненно утверждающие эмоциональные воспоминания…
Дорога вперед
– Коля, – представляется он.
– Рая, – говорю, а сама не могу от него
