Значит, оценил.
Katja. Какую чудесную мелодию ты сегодня сыграл в своей сольной партии на концерте. Что это за произведение?
Leo. Не знаю… ☺
Katja. Как же ты играл?
Leo. По нотам…
Katja. Смешно… ☺
Leo. Мне понравилась твоя итальянская песня… я послушал в Youtube… ☺
Katja. Спасибо
Leo. Ты красивая ☺
Katja. ☺
Leo. У тебя красивый голос, очень волнующий… ☺
Katja. Спасибо…
Leo. Красивые волосы… красивые глаза…
Katja. Мне приятно…
Leo. С тобой интересно…:))
Katja. … ☺
Leo. Ты вся сияешь… не знаю, как это по-английски… понимаешь?
Katja. Да
Leo. Но ты такая маленькая… такая еще маленькая… слишком маленькая для меня… Слишком молодая…
Какой раздражающий, унизительный рефрен. Кажется, мне опять очень мешает мое классическое воспитание. Кажется, русская литература, приучившая меня с детства думать категориями души, души и только души, опять ошиблась. Нет, все неправда в русской литературе, все вранье и обман. Никто так не живет. Возможно, должен жить, но не живет. Это цивилизация спаривающихся зверьков. Катька слишком молода для секса. Вот и все. Об этом пишет милый, застенчивый, легко краснеющий мальчик. Ему двадцать два года. Ему нужна близость. Иных отношений он не понимает. И он не Печорин и не Онегин. У тех хотя бы мозги были. «Уроки в тишине» юным девам они тоже давали, дай боже какие, если я правильно понимаю великих классиков. Но их герои были личности. А наш – minibrain. Минимозг. Наномозг. Он провинциал – какая разница, где находится его деревенька, за Уралом или на Балтике? Он смотрит мультсериал «Симпсоны» про неприличных рисованных уродцев и глупые американские шоу. Он не читал Набокова и Пушкина.
«Ты читал «Евгения Онегина»?» – спрашивает Катька.
«Нет, а кто это?» – спокойно интересуется наш минимозг.
«Это Пушкин», – объясняет Катька.
«Мы советскую литературу не проходим…» – слышит она в ответ от своего принца.
Еще он не знает, как называется пьеса, которую он вчера играл на концерте. Играл и играл, какая разница. Ему дали ноты, он сыграл. Но он нравится Катьке. Очень нравится. Чем? А чем мне когда-то понравился Данилевский, у которого в каждом углу сидело по заплаканной любовнице, а дома – милая трогательная жена в очечках и с грудным ребенком? Я не знала ни про любовниц, ни про жену. Я подошла к Данилевскому, случайно, по делу. На меня как будто подул горячий ветер. Меня обожгло. На пятнадцать лет обожгло. Я ослепла, оглохла, попала в другой мир. Где есть он, его глаза, его улыбка, его молчаливый вопрос, ответ на который понятен. «Да, да! Конечно, да…»
Так и Катька. При чем тут Симпсоны и провинциальные замашки ее литовского принца? При чем тут легкое косоглазие и внятная неспортивность? Она попала в его поле, оно совпало с ее невидимым, таинственным полем. Они сопряглись, эти загадочные поля,
