style="font-size:15px;"> – К чему это все?
– А к тому, что если бы она была весовым товаром, например порошком, вы бы заплатили за нее миллион, мистер Кури. Разве она не стоит столько же, будучи из плоти и крови?
– Я не могу дать того, чего у меня нет.
– У вас есть достаточно.
– Миллиона нет.
– А сколько есть?
У Кенана было время, чтобы обдумать ответ.
– Четыреста.
– Четыреста тысяч.
– Да.
– Да это же меньше половины!
– Это четыреста тысяч. Меньше одной суммы, но больше другой. Во всяком случае, это все, что у меня есть.
– Вы можете найти недостающие деньги.
– Не представляю каким образом. Вероятно, я могу пообещать это, одолжить у кого-нибудь и таким образом набрать еще немного, но в любом случае не миллион. И на это потребуется несколько дней, скорее порядка недели.
– А вы считаете, что мы торопимся?
– Я тороплюсь. Хочу вернуть свою жену и никогда больше о вас не слышать. И очень спешу разрешить обе проблемы.
– Пятьсот тысяч.
Ага! Значит, есть все-таки кое-какие вещи, которые он может контролировать.
– Нет, – твердо ответил Кенан. – Я не торгуюсь. Не торгуюсь, когда речь идет о жизни моей жены. Я только что назвал предельную сумму. Четыреста.
Пауза на том конце провода, затем короткий вздох.
– Что ж, ладно. Глупо было с моей стороны полагать, что смогу вытянуть больше из человека вроде вас, поднаторевшего в сделках. Ваш народ занимается торгом на протяжении столетий, верно? Вы мало уступаете в этом евреям.
Кенан не знал, что ответить, и промолчал.
– Значит, четыреста, – повторил мужчина. – И сколько вам нужно времени, чтобы все подготовить?
«Минут пятнадцать», – подумал Кенан.
– Пару часов.
– Мы можем провернуть все сегодня ночью.
– Хорошо.
– Готовьте деньги. И никому не звоните.
– Мне некому звонить.
Полчаса спустя Кенан сидел за кухонным столом и смотрел на четыреста тысяч долларов, сложенных перед ним. В подвале у него был сейф, старый добрый мослеровский сейф, весивший больше тонны, вделанный в стену, скрытый деревянной панелью и снабженный, помимо собственных запоров, специальной сигнализацией. Все купюры были сотенными, по пятьдесят в пачке. Восемьдесят пачек по пять тысяч в каждой. Он пересчитал их и сложил в пластмассовую корзину, в которую Франсин складывала грязное белье.
Господи, ей совсем не нужно было самой заниматься стиркой. Она могла нанять столько прислуги, сколько надо. Он ей постоянно об этом твердил. Но Франсин нравилось хлопотать по дому самой, у нее были старомодные взгляды. Ей нравилось самой готовить, стирать, убирать.
Кенан взял телефон, подержал трубку в руке и положил на место. Тот человек сказал никому не звонить. «Мне некому звонить», – ответил он.
Кто
