людей, они были далеки от него. Он зато знал Шалома, Яку, Авика, Йони, Игаля, Биби, Нохема и других ребят, которые были не хуже этих великих игроков. Сами по себе они были значительные игроки, но не шахматные. Не в шахматах, совсем в другом деле, делах, но ведь не сошелся мир только на шахматах, можно увлечься и другими занятиями, нет? Лучшим из всей шахматной советской семитской школы отец, кстати, считал Бронштейна, которого определял как «достойнейшего человека из достойных», не объясняя подробностей.
– Это результаты 21 Олимпиады в Ницце. Двух месяцев не прошло – и, смотри какое чудо, и до нас результаты добрались. Советские опять выиграли вчистую, но состав какой у них, сумасшедший, ты посмотри какой состав. Карпов, Таль, Петросян, Корчной, Спасский, Кузьмин Гена откуда-то появился. А Штаты приехали без Фишера, без Боба, он сам не пожелал, бедняга, все ругается, удел гения горек и обиден. Вот все и случилось, как случилось, – отец болел за Штаты все годы.
Он аккуратно намазал хлеб маслом, положил сверху кусок сочащейся жирным соком селедки (сорта розовый «матиас») из сумрачно-темной, головокружительно пахшей солениями тесной лавки громкоголосого картавого, в сползающей на ухо черной пикейной кипе карлинского хасида Ури, царившего в кривом переулке Геулы. Отец украсил все куском очищенного от шкуры огурца, лиловым ломтем лука – и протянул эту конструкцию Нафталию. «Давай, может, и ты сыграешь свою выигрышную партию, сынок, поправляйся».
За глазуньей с помидорами отец вдруг вспомнил: «А мы ведь стали первыми в группе Бэ, поверишь, золотые медали взяли, невероятно. Настанет день, помяни мое слово. На первой доске Володя играл, по фамилии Либерзон, в составе еще бухгалтер был, инженер, старичок один, и так далее, а вообще, молодцы. Им бы еще Бронштейна Давида Ионовича, советским он не нужен, а нам в самый раз, да что говорить. И человек замечательный, мужественный. Может, еще подъедут специалисты, кто знает, Нафтали, на Москву наша осторожная надежда». Иногда Джеф Гарц высказывал скоропалительные и совсем нереальные идеи. В кругу исключительно своих, потому что больше ему говорить было не с кем, ну, не на кафедре же толковать по душам?
– А Таль, папа, что? – спросил Нафтали без всякой задней мысли.
– Нет, очень много о себе думает, но талант, конечно, великий. Подошел бы Михаил Нехемьевич нам, подошел. Но есть у меня сомнения относительно него, необъяснимые, – сказал отец. – Гениальный королевский гамбит.
На слове «гамбит» раздался звонок в дверь. Нафтали дошел до входа, он ходил бесшумно, «ужасная привычка», говорила мама, и открыл. Это был Хези. Часы показывали 9 утра, поздно для бригадира клики грузчиков, который должен был быть в работе с 6 утра и раньше. Но сегодня были особые обстоятельства.
– Я на минуту, Нафтали, выйди, пожалуйста, – сказал он негромко. На лестничной площадке он протянул Нафталию тугой круглый брусок ассигнаций. – Завтра работаем, Нафтали, две квартиры, заедем в 6:30, будь готов.
Это
