перекрывает мощный запах рыбы – до безопасной части рынка мне осталось одолеть короткий участок, буквально заползти за поворот… Маленькими-маленькими шажками, я двинулась к рыбным рядам. Меня толкали, чья-то рука залезла в корзину, отчего я чуть ее не выронила. Но я шла, прикусив губу, чтобы не стонать – вот бы не только онеметь, но и стать невидимой, неслышимой… Тщетно – сзади опять раздался гнусный голос пучеглазого мальчишки.
– От нас не убежишь… – не только я тащилась из последних сил – мальчишка дышал тяжело, с присвистом, но на лице его я, обернувшись, увидела мерзкую улыбку. Не прекращая ухмыляться, он закрутил головой – высматривал приятелей, но их, благодарение Господу, пока не было видно.
– Николь! Мадмуазель Николь! – это кричала Серпентина, где-то совсем близко. Я хотела закричать в ответ, но пучеглазый ударил меня в грудь – слова застыли, я не могла даже вздохнуть. Если они утащат меня под прилавок…
Извиваясь на земле, я боролась за глоток воздуха, когда надо мной нависла тень.
«Догнали!» – я закрыла глаза.
– Прочь, каналья,– приятный мужской голос. Звук оплеухи. – Мадемуазель, вы ранены?
Открыв глаза, я не поверила своему счастью: пучеглазый с воем улепетывал, держась за ухо. Его шапка валялась в грязи. Надо мной склонился высокий молодой человек. Дворянин – судя по шпаге на боку. Солнце било прямо ему в затылок, я не могла рассмотреть своего спасителя, но голос был незнакомый.
– Вашу руку, мадемуазель,– он наклонился еще ниже, но взять его за руку я не успела – в него с разгону врезалась Серпентина.
– Николь, вот ты где! Опять эти сучата из школы? – она тянула меня вверх с силой бретонского мерина, на ходу бросив моему спасителю:
– Благодарствую, сударь, дай вам бог здоровья!
Незнакомец хмыкнул, вскинул руку к широким полям шляпы – и я потеряла его из виду, влекомая Серпентиной к выходу.
– Деньги-то при вас, что дядюшка дал? – спросила Серпентина, когда мы шли мимо прилавков с лангустами и креветками. Дождавшись моего кивка, она вздохнула:
– Ну и славно, ягненочек, обошлось!
Обошлось… Я подвернула ногу – лодыжка горела огнем, в боку стреляло, я растеряла половину содержимого корзины, унижение я не забуду до конца жизни – но Серпентину беспокоили только деньги.
– Как занесло-то вас на Гнилой конец, это ж гиблое место, все знают – и ни к чему в одиночку туда ходить! Там только ворью раздолье, да канальям этим из Бове.
Слушая ворчание кухарки, я постепенно приходила в себя. Действительно, коллеж Бове был источником не только знаний, но и всяческих гнусностей, творимых школярами. Оставленные без родительского присмотра, мальчишки постоянно пакостили, особенно славясь набегами на окрестных торговок съестным. Моим братьям в школе пришлось нелегко, но их как-никак было трое, поэтому лишний раз с ними предпочитали не связываться.
Меня не занимало ворчание Серпентины,
