светлость графиня ждет мою Николь на следующей неделе… – все, тетя, портниха и две ее помощницы начинают обсуждать мою новую работу. Это надолго. Булавка впилась мне в мизинец, когда я вылезала из обновы. Показалась капля крови. В поисках лоскутка, чтобы обернуть вокруг пальца и ничего не закапать, я оглядела мастерскую – длинный стол с размотанным рулоном полотна, потемневшая статуя Святой Екатерины на полке, нитки на полу и засохшая герань на подоконнике – и заметила в соседней комнате блеск: словно солнечный ручеек вился по истертым половицам. Сунув палец в рот, я подкралась к двери – это поблескивал позумент на подоле темно-синего платья.
Шили для дворянки – черный корсаж и юбку обрамляло верхнее платье-роб с золотым шитьем по краю. В солнечном луче отделка сияла и слепила глаза. Подойдя поближе, я заметила, что и сама ткань слегка поблескивает – не частичками крахмала, как блестят сорочки только что от прачки, нет – словно мерцает сама ткань.
– Это шелк, – от голоса мадам Тардье я вздрогнула.
– Я просто посмотрела… Очень красиво, – я надеялась, что портниха не заметила кровоточащий палец.
– Это для баронессы де Бразак, – пояснила портниха. – Она недавно овдовела. А какие наряды заказывала раньше! Верхнее платье – голубой бархат, нижнее – белая тафта… Позументы, ленты, вышивка бисером!
Слушать про чужие наряды очень скучно. Пока мадам Тардье в красках расписывала «пунцовое со стоячим воротником» бальное платье, я развлекалась тем, что трогала портновский метр из потемневшего дерева, что лежал на краю раскатанного рулона полотна. Край метра, окованный железом, оказался странно холодным. Мурашки поползли у меня по спине – такой враждебной вдруг показалась мне мастерская.
Вообще-то я согласна с утверждением Эпикура, что беден не тот, у кого мало, а тот, кто хочет иметь больше, но в этот миг почувствовала горечь. Я знала, что мне никогда не придется надеть шелк и бархат и уж тем более дворянского фасона – даже жены самых богатых суконщиков, ювелиров и меховщиков не имели права носить двойное платье. Но сейчас я поймала себя на желании погладить юбку, провести ладонью по шелку, ощутить, так ли он мягок и гладок на ощупь, как и на вид…
Что ж, видит кот молоко – да рыло коротко. Проверив, унялась ли кровь, я торопливо переоделась и вскоре мы с тетей уже спешили к себе на левый берег. Странно, конечно, что тетя выбрала портниху так далеко – раньше жизнь не подвергала меня искушениям, подобным сегодняшнему – прежняя мастерица с соседней улицы шила на мастеровых да небогатых купцов, и в ее крошечной комнатке не водилось ни нитки шелка, только лен и шерсть. Разве что фигура Святой Екатерины – покровительницы портних и белошвеек – была точно такая же, что и у мадам Тардье.
Мы подошли к дому уже в сумерках, сопровождаемые стуком запираемых ставней и опускаемых засовов. Поворачивая с Кло-Бруно, мы не заметили кучку попрошаек, и, перебегая на другую сторону улицы, я оступилась и опять подвернула
