туда, где черным по белому написано: «Не влезай, убьёт», «Проход воспрещён» «Опасная зона». Их внятно предупреждали, но «дуракам закон не писан». И спроси у любого из них: «Зачем? Зачем ты это сделал?» – не ответят. Они понятия не имеют, зачем и для чего. Для чего живут, для чего гадят, лезут, куда не надо. Вот один тоже слазил… Теперь мир в хлам, а он, Савва Игнатьевич, – великий изобретатель Портала. Теперь ничего не поделаешь.
Теперь Артём сообщит медработникам о своей непереносимости киселя в стопятьсотый раз и ему дадут воды. Мерзкой, дистиллированной. И в конце концов через Портал в прошлое. Это только в поговорке «Через тернии к звёздам»… В жизни по-другому. А жизнь ли это? Вот так рывками между палатой в спеццентре после ампутации и тем «Днём Песочницы»? И так двадцать лет. Как один день. Это они все, доктор Шапиро, Артём Игнатьевич и остальные уцелевшие жили два десятилетия день ото дня, а Артём? Нет для него этих лет, он как тот поезд «из пункта А в пункт Б». Только его пункты не просто на расстоянии, а во времени. Да и чёрт с этим! Кто сказал, что лучше изо дня в день наблюдать, как от семи миллиардов на планете остаётся жалкая горстка?
Лучше туда, обратно. Там он хотя бы с двумя руками. Хотя… Руку бы отдал, не раздумывая, с радостью согласился вот так, без неё, с вечной фантомной болью, лишь бы…
– Доктор, давайте, отправляйте меня обратно.
– Но показатели ещё не…
– И не будут, вы же сами знаете. Лучше не будет, будет только хуже. Переход – это не пикник, знаете ли. Однажды я не выдержу и уже ничего нельзя будет поделать. Пока ещё могу, нужно пытаться снова и снова.
– Боюсь, что… – доктор начал было возражать, но, встретившись взглядом с Артёмом, оборвал себя на полуслове.
– А вы не бойтесь, доктор. Нечего вам бояться. Савва Игнатьевич – голова. Наверняка ещё что-нибудь придумает.
Кстати, он так и не сказал, что я должен сделать там?
– Нет. Как прежде просто передал игрушку.
– Совочек, значит. Который уже?
– Навскидку не скажу, но могу уточнить.
– Да не надо, не парьтесь.
– Что, простите?
– Ничего, выражение такое. Устарелое.
– А… – понимающе протянул доктор или сделал вид из вежливости.
– Совок. Совочек… Мы раньше так целую страну называли.
– Простите, что? – переспросил доктор. – Извините, я отвлёкся, потерял нить беседы.
– Да ничего, доктор, не… – Артём понял, что чуть не повторился.
Никто его тут не понимает. Кто бы мог подумать, каких-то два десятка лет и все – полное непонимание, будто он старик столетний. Нет, валить отсюда надо. Туда, к себе. В своё время, пусть изгаженное живыми трупами, но и тут ему делать нечего.
– Мда, – это уже вырвалось из потока мыслей. – Я вот думаю, что ж мне с этой ерундовиной детской
