нельзя назад.
Его там непременно убьют, если он вернется? Разве там не его родственники? Не его родина?
– Другими словами… Ты согласен оставаться на моем попечении?
– Да.
– Что-то вначале мне так не показалось.
– Простите.
– Хватит, если возьмем второй вариант – наше мирное с тобой сосуществование, – появится кое-какая проблема, – отмахнулась я. – В гареме тебе никак нельзя быть одному: нужен еще один мужчина.
– Почему?
– Сивиллы – а хотя верховные жрецы в общем и целом, а не только женщины – не могут принадлежать только одному человеку, а все из-за одной старой легенды. В ней жрец любил одну женщину больше своего бога, больше своей жизни. Бог разгневался и разделил эту женщину на пятерых женщин, после чего сказал: «Любовь жреца должна быть в равной степени поделена между его женами и его богом», – с поэтичными придыханиями рассказала я, после чего заговорила в обычной манере. – Как видишь, сейчас ты один, и, если ты действительно остаешься, нам нужен еще один мужчина. Но об этом я подумаю позже. После того, как встречусь с отцом.
В зале стало прохладно, потому что солнце ушло за облака. На улице, верно, чудная погода, а я вынуждена прохлаждаться в храме, потому что одна Змея боится, что я сбегу в знак протеста своего становления сивиллой.
Я повернулась к Нимэлю.
– Ты уже встречался с королем Азеластана?
– Да.
– И ты сказал, что согласен войти в мой гарем?
– Да.
– А возраст твой никого не смутил?
– Нет.
– Невозможно! – воскликнула я, хмуря брови.
– В Дали брачный возраст наступает в четырнадцать. Я уже три года как должен быть женат, – неохотно, но мне объясняют, в чем дело.
Ну и дела… В Дали одни варвары. Какой брачный возраст наступает в четырнадцать? Я в четырнадцать подкидывала жуков за шиворот братьям и таскала за волосы сестер. Ни о каком замужестве и не помышляла, а тут – вот, получите-распишитесь.
– Для меня тоже нова система гаремов…
Видно на моем лице отразилось нечто, из-за чего принц буркнул это себе под нос.
– Ладно. Не мне судить о традициях чужой страны, – примирительно отозвавшись, я вскинула голову и громко позвала свою Змеюку – слугу, ответственного за мое благополучие в храме. – Клауд!
На зов в залу проник мужчина средних лет в полном священном облачении, таком, что из-под плата не выглядывали волосы. Завидев же мою прическу, он почти начал браниться, но мой настрой не позволил ему этого сделать. Я здесь сивилла.
– Клауд, – фальшиво-ласково обратилась я, добрея лицом, – завтра поутру я желаю видеть отца. Оповести его.
– Слушаюсь, – отозвался священник, слегка склоняясь.
– Еще, Клауд, –
