Наверное, сердце у нее тверже камня, раз она видела мою беду и не пожалела меня. Она видела мои слезы, но они ее не тронули. Все это время, когда я умолял пощадить меня, она более всего напоминала мраморную статую. Она видела мои страдания и жар моей любви, но проявила полное безразличие. Ох, я презирал ее! Я знал, даже когда обожал ее до безумия, что именно моя любовь придает ей те самые качества, которые вызывали у меня благоговейный трепет. Я же видел, что она невежественна и глупа, но меня это не беспокоило, потому что я любил ее, а в ответ получал ее любовь. Но теперь, увидев, какая она бессердечная и бесчувственная к несчастьям другого, я не просто ненавидел ее – я ее презирал. Презирал и себя за то, что полюбил ее. Презирал себя за то, что по-прежнему любил…
Я поднялся и занялся привычными повседневными делами, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей. Но вновь и вновь возвращался к своему горю и в сердце проклинал эту женщину. Немезида, как и всегда, Немезида! По глупости я забыл про нее, а ведь следовало помнить, что всю мою жизнь счастье сменялось бедой… Я пытался отвадить зло жертвоприношениями. Я радовался несчастьям, которые сваливались на меня, да только радость эта ничего не меняла, и неизбежно Немезида приходила вновь и ввергала меня в несчастье. Но в последнее время я о ней забыл. Какая там Немезида, если я думал, что на этот раз счастье так велико, что продлится вечно? Оно выглядело таким здоровым и сильным, что у меня и мысли не возникало о его кончине. Я забыл про богов. Я думал только о любви и Джулии.
Маттео попросил меня пойти во дворец графа с ним и Кеччо. Джироламо позвал их, чтобы показать вновь отделанные залы. Я не пошел. Мне хотелось посидеть в одиночестве и подумать.
Но мысли сводили с ума. Вновь и вновь я повторял каждое слово нашей ужасной ссоры, и ее жестокость ввергала меня во все больший ужас. Какое право имела она делать меня таким несчастным? Неужели в мире и без того не хватало страданий? Ох, как бессердечно она себя повела.
Я уже не мог оставаться один. Сожалел, что не пошел во дворец графа. Одиночество тяготило меня.
Часы тянулись, как годы, разум заволокло туманом, апатия нарастала.
Наконец они вернулись, и Маттео рассказал мне о том, что происходило во дворце. Я пытался слушать, забыть о своем горе… Граф держался любезно. Сначала показал прекрасную коллекцию картин, которую он собрал, чтобы украсить коридоры и залы дворца, потом он повел гостей в апартаменты Катерины, где они нашли графиню в окружении детей. Хозяйка приняла их радушно, похвалила Маттео за галантность. Как будто меня все это интересовало! Дети подбежали к Кеччо и, завладев его вниманием, увлекли своей игрой. Остальные стояли и смотрели, как Кеччо играет с маленькими мальчиками, и в какой-то момент Джироламо, положив руку на плечо Кеччо, заметил:
– Видишь, дорогой друг, никакой вражды между нами нет. И если малыши так искренне тебя любят, неужели ты думаешь, что я могу тебя ненавидеть?
Когда они собрались уходить, граф проводил их до ворот и тепло с ними попрощался.
Наконец наступил вечер и я смог закрыться
