нестройная колонна пленных потекла вперед, к высоченным стальным воротам с узорами ржавчины. Через минуту они шагнули на территорию зоны. Михей осторожно вертел головой, разглядывая новое обиталище. Тут и там виднелись приземистые бараки, старые и унылые. Парень насчитал с десяток дозорных вышек, на смотровых площадках торчали часовые с оружием. Территорию зоны опоясывал забор из бетонных плит, тесно подогнанных одна к другой. Поверх ограды – щетинистая «колючка» в три ряда – не перелезть, не удрать. Лязгали где-то колодезные цепи, звонко ржала лошадь, долетали громкие команды надзирателей. А еще Михей видел людей – оборванных, грязных и жалких. Ручейки зэков с котелками в руках стекались от бараков в общую реку, и та устремлялась к центральной площади – похоже, подошло время ужина. Дохнул легкий ветерок, и вместе с вечерней прохладой и дымом печей повеяло грустью и безнадегой.
«Перевалочную» парень приметил сразу. Кособокий барак с прохудившейся крышей, без единого окна. Потемневшая гнилая дверь болталась на одной ржавой петле. Подстегиваемая командами, колонна пленников доковыляла до входа в строение.
– Внутрь и по нарам! – рявкнули сзади. Теснясь и толкаясь, нестройная толпа стала просачиваться в «перевалочную». Михей больно ударился головой о низкий косяк и нырнул в сырой полумрак барака вслед за Ромкой. За ними проковылял дядя Никита.
Одна дохлая лампочка еле выжимала скудный свет, и повсюду лежали густые тени. Мишка словно вернулся в темный вагон. Смрад, теснота и мрачное ощущение безнадеги. Сырой земляной пол, вдоль стен – узкие дощатые нары в два яруса. Во многих местах доски уже прогнили и потрескались.
– Ну все, ребятушки. Теперь это ваш дом родимый, тут и помрете, – ляпнул кто-то из угла барака. У нар в сумраке маячила неясная тень.
– Да не собирались пока вроде, – мрачно отозвался Михей.
– Да тут никто не собирается, – говоривший оказался тщедушным мужичком с бельмом на одном глазу, руками-плетьми и кривым ртом, он непрерывно дергал головой. – А приходится. Отсюда еще никто не убегал.
– Куда мы вообще попали? – спросил мужика Ромка. Тот криво усмехнулся и присел на гнилые доски нар.
– Тюрьма тут, – выплюнул «бельмоглазый». – Сейчас вас рассортируют, а завтра уже на работы погонят.
В барак набилось народу – не продохнуть. И ни единого окна – лишь рваная дырка в потолке, в которую заглядывало сизое вечернее небо. Прихромал дядя Никита – замученный до полусмерти, со вселенской грустью в глазах. Его мотнуло, и мужчина вцепился в плечо Михею.
– Ребята, куда нас притащили? – еле выдавил дядя Никита. Казалось, он сейчас рухнет на пол. Миша поддержал его, помог сесть на нары.
– Не знаю, – покачал головой парень. Ему вдруг стало жалко земляка. Дядя Никита выглядел плохо – темные мешки под глазами, дрожащие руки. Будто все силы из него выжали, ни капельки не оставили.
– Спроси
