сказала дама Азенор горестно. – Он славный рыцарь, прекрасный охотник и добрый вассал графа Жана, но назвать его человеком истинной праведности не решится даже тот, кто любит его всей душой.
– Отчего вы так говорите? – насторожился сир Вран.
– Что ж, вам открою – все равно, рано или поздно, эта горькая правда выйдет наружу, – молвила дама Азе-нор. – У меня нет детей от сира Эрвана. Уж это-то не тайна, хотя, видит Бог, я хотела бы, чтобы сложилось иначе. А сир Эрван каждый понедельник покидает меня и отсутствует до четверга; затем он возвращается как ни в чем не бывало и живет со мной добродетельно, и слушает мессу в воскресенье, так что я уж начинаю надеяться на то, что жизнь наша пойдет заведенным порядком. Но в понедельник он вновь уезжает из замка. И такое продолжается больше года.
– Вы предполагаете, что у него есть конкубина, которую он навещает неукоснительно? – спросил сир Вран.
Дама Азенор сильно покраснела, отчего внезапно сделалась совсем дурной на лицо, опустила глаза и шепотом сказала:
– Да.
– Нет ли средства узнать, кто она такая?
– Для чего?
– Лучше знать, чем не знать.
– По мне так, дело обстоит ровно наоборот: лучше не знать, чем знать.
– Почему?
– Кто знает – тот поневоле решает. А кто не знает – тому и решать не требуется.
– Желаете жить как живете?
– Ах нет, сир Вран, так жить, как я живу, мочи нет…
И поговорив так некоторое время, они разошлись, не приняв никакого решения. И сир Вран клял судьбу за то, что не смеет ничего советовать даме Азенор: она до сих пор ничем не показала, что считает его своим другом, и даже ни разу не взяла за руку.
Но даме Азенор глубоко запали в душу их разговоры: и ее сомнения в супруге, и ласковое обхождение сира Врана, и история с волком.
И вот, во вторник, когда сира Эрвана нечего было и ждать к ужину, Азенор распустила волосы и в одной рубахе уселась у чаши с водой. В чаше отразилось лицо, совсем как у дамы Азенор, только не такое бледное и без синевы под глазами. А когда вокруг ее рта начали проступать горькие складки, дама Азенор вертела пальцем в воде, и отражение, покачиваясь, возвращалось к прежнему виду – молодой и прекрасной девушки, лишь похожей на разочарованную и опечаленную женщину.
И стала Азенор говорить сама с собой.
– Отчего ты больше не смеешься?
– Оттого, что муж меня больше не любит.
– Да ведь четыре дня в неделю он тебя любит.
– Да, но три дня в неделю он пропадает неизвестно где.
– Для чего тебе знать, где он пропадает?
– Для того, чтобы эти дни он мог бы проводить со мной.
– У него могут быть причины так поступать.
– Он мужчина; единственная причина для него оставлять жену, если не идет война, – другая женщина.
– Неужели нет третьей причины?
