по радио слышала. А приближалась десятая годовщина Октября. У Косарева оказался билет на два лица. Если Маша хочет, они могут пойти вместе? Еще бы она не захотела!
Их так потянуло друг к другу, первого секретаря Московского горкома и студентку, что всего через пару недель они уже просили материнского благословления у матери Косарева, Александры Александровны, «бабы Саши». А весной позвали друзей на свадьбу.
Наверное, вспоминая об этом в камере на Лубянке, Косарев поражался, каким далеким и даже абсурдным может казаться недавнее прошлое, когда ты взаперти и над тобой готовят расправу.
Наверное, и Маша, которую тоже, повергнув всем унизительным процедурам, затолкали во Внутреннюю тюрьму, могла думать о том же.
Но, слава богу, тут я избавлена от фантазий, потому что бабушка выжила, и спустя годы сама рассказывала о своей свадьбе всякие забавные подробности.
– Кроме самых близких друзей и родных, никого на ней не было, – говорила она. – Из «моих» была Лена Джапаридзе, дочь знаменитого бакинского комиссара Алеши Джапаридзе, Ходшашвили… Кто еще? Не помню сейчас всех. Немного было. Дали нам тогда квартирку небольшую в доме 8 по Русаковской. Мой свадебный наряд составляла юнгштурмовка. Саша был в костюме. И, представь себе, в сорочке с галстуком! Многие комсомольские вожаки галстук тогда презирали, считали его мещанством. Другие обзывали галстук «собачьей радостью». Саша часто требовал, чтобы парни, занятые работой в комсомоле, галстука не стеснялись – «ведь Ильич тоже галстук носил!»
То, что грузины музыкальны, Мария Викторовна считала нормой, а вот Косаревы удивили ее музыкальным слухом: все прекрасно пели и танцевали.
– Саша, по-моему, лучше всех пел, – продолжала она. – Был у него хороший чистый баритон. Как он пел в тот вечер! Как плясал!.. Что же до свекрови моей, то Александра Александровна мне тогда сказала: «Маруся, ты главное учись спокойненько. А насчет хозяйства не волнуйся, я сама справлюсь». И мы довольно долго ходили с Сашей к ней на обеды.
Но так продолжалось не больше года, потому что Маша закончила Нефтяной институт имени Губкина, вступила в партию и была готова к работе.
А Косарева все чаще вызывали в ЦК партии. Начальники беседовали с ним по кругу, словно стараясь еще и еще раз убедиться в надежности его кандидатуры. От Саши уже не скрывали, что его готовят на пост генерального секретаря ЦК ВЛКСМ, что ему придется оставить Московский горком и возглавить весь комсомол страны.
Косареву казалось, что вопрос почти решен, хотя он понимал, за кем последнее слово в этом назначении.
И в один из поздних мартовских вечеров его вызвали к Сталину.
Не только мне, но многим родным моего дедушки казалось и кажется до сих пор, что эта дьявольская по содержанию встреча оказалась судьбоносной для Косарева.
Он пришел в Кремль минута в минуту, но его еще около полутора часов вынудили сидеть в приемной Поскрёбышева. Сталин часто так делал нарочно, чтобы деморализовать посетителя. Довести его до такой степени психоза, чтобы
