Я не специально забеременела. Я ни разу не перестала принимать пилюли, поверь!
— Прости, но не верится.
Джон взял свою небольшую сумку, поспешил к двери и вышел из номера, даже не взглянув на Лорелей.
Сколько-то минут Лорелей стояла неподвижно. Ей надо было послать его на три буквы и сказать, что о малыше она сама позаботится, но ведь нужно же было постараться убедить Джона, что она поступала честно, прежде чем дойдёт до разрыва; потому что раз дела обстоят именно так, может, Джон не заслуживает иметь сына, но её ребёнок заслуживает иметь отца. Может, наступит день, и Джон передумает: бывает, что мужчины, увидев собственного сына, начинают думать по-другому. В суде она научилась, что иногда надо поступиться гордостью.
Нет, пока есть хоть малейшая надежда, она должна по крайней мере попытаться исправить положение.
Лорелей надёрнула джинсы, свитерок и полусапожки, схватила куртку и выскочила в коридор.
Ближайший к номеру лифт был занят, у лифта напротив тоже горел красный индикатор.
Придётся бежать по лестнице. Если она успеет спуститься в вестибюль, то перехватит Джона до того, как он сядет в такси.
Четвёртый этаж.
Ступенька, лестничная площадка, ступенька.
Третий этаж.
Ступенька, площадка, ступенька.
Быстрее, быстрее…
Второй этаж.
Ступенька, площадка, пусто...
Она оступилась, и лестница сама полетела ей навстречу. Лорелей закричала от испуга.
Пронизывающая боль, и круговерть чёрных теней увлекла её в никуда.
***
Едва ощутимое покалывание в руке и боль в бедре заставили её понемногу вынырнуть из чёрного тумана чувств. Она не могла открыть глаза.
— Мисс Леманн… слышите меня?
Слова произнесли на ломаном английском с сильным заграничным акцентом, женский голос будто доносился из дальнего далёка.
С губ Лорелей слетело лишь несколько бессмысленных слогов. Язык прилип к нёбу, в горле пересохло. Лорелей всего лишь кивнула.
— Приходит в себя. Можете отвезти её в отделение, – теперь говорил мужчина, на этот раз на французском без единого акцента. Лорелей мысленно поблагодарила отца за то, что он заставил её выучить французский язык, когда они ещё жили в Цюрихе.
Лорелей оцепенела: где она находится? Вопрос завис в наступившей тишине, пока беспорядочные отрывки воспоминаний не загрохотали молотом у неё в голове. Вой неотложки, приезд в скорую помощь, осмотр… и опять провал в памяти.
Она в больнице!
Лорелей заколотило.
Кто-то попытался успокоить её прикосновением руки, но у самой Лорелей не было сил унять бешеную дрожь, в которой билось всё тело.
— Полагаю, что это ответная реакция на посттравматический стресс, – услышала она.
Что с ней сделали, спросила себя Лорелей, её охватило ужасающее подозрение. Она хотела знать, но спрашивать не решалась. Зубы
