перед плитой застал Евгению – та курила папиросу, наблюдая за сковородой.
– Доброе утро, товарищ, – поздоровался он.
– Доброе, – пыхнула табачным дымом женщина. – Только можно без товарищей, Марк Сергеевич, сегодня же выходной.
Ополоснув лицо в умывальнике-колокольчике, Марик сел завтракать. Кушали в молчании. Когда Евгения разлила по стаканам чай из эмалированного, слегка подкопчённого чайника, он зачем-то спросил:
– Ну и чем у вас в институте в выходной день занимаются? Рыбалка, музей, стадион?
Хозяйка кухни приглушила радио, по которому уже передавали новости Прокопьевского района, и осведомилась:
– А вам куда надобно?
– Мне? – Марик рассеянно помешивал чай ложечкой. – Мне бы, наверное, надобно в церковь пойтить.
– Религия – опиум для народа, – хохотнула Евгения. – Церкви-то здеся имеются. Одну, Входоиерусалимскую, Сёма занял своей слесарней. Он у нас и шофёр, и механик, и инженер-конструктор, ему отдельная мастерская потребна. В другой, Борисоглебской, контора и ещё ленинская комната устроена, ну, вы её видали вчерась. А вот стадиона здеся нету, и рыбалка-то нонче знамо какая – бери пешню да лёд долбай. Может чево в проруби и попадётся на мормышку.
Слово «мормышка» Евгения проговорила, выпятив губы трубочкой, как бы смакуя, со значением посмотрела на практиканта и продолжила:
– А музей с фондохранилищем – пожалуйста. Он в Введенской церкви. На днях, вот, в наш фонд пластинка поступила 60-х годов, произведена Всесоюзной фирмой звукозаписи «Мелодия». Я себе дубликат сделала.
Евгения вдруг преобразилась, стала суетливой, чуть не бегом кинулась в спальню и вернулась с плоским бумажным пакетом. Вытянула из него чёрный диск. Марик с любопытством глянул на грампластинку. На занятиях ему рассказывали, что информация на таких аналоговых носителях не дополняется и не редактируется.
– Надо осторожней с ними, – Евгения подышала на диск и протёрла рукавом. – Если отколется кусочек или даже царапина появится, то всё – пластинка уже бесполезная, можно доламывать и бросать обратно в дубликатор, на перекреачку. Ты только Васильванычу не говори, что я себе пластинку сделала, он ведь никого к дубликатору не подпускает. Так что, послушаем пластинку?
Марик, отглотнув остывшего чая, поставил чашку на стол. «Тоже переигрывает, как и тот вчерашний баранчик», вяло ругнулся:
– Сама ты пластинка. Кукла.
На лице Евгении ничего не поменялось, лишь на миг глаза прозияли пустотой, и она повторила с прежней интонацией:
– Послушаешь со мной пластинку?
«И чего я в самом деле? Как ребёнок», – удивился Марк, встал из-за стола и скомандовал:
– Домой.
И вернулся в пустой дом, вокруг которого беззвучно гасли звёзды. Глядя в чёрное неживое ничто, – пугающе незнакомое, совсем иное,
