что детство провела в деревне. Нас, троих дочерей, мама бросила маленькими. Я совсем её не помню. Папа и вовсе неизвестно где был. Но даже сегодня, живя в Сильвине, люблю смотаться в деревню и покопаться в огороде. "У меня сад, у меня есть огород, живу самостоятельно", – повторяла много раз, глядя в его глубокие карие глаза. Если смотреть в них долго, становится страшновато. Кажется, в этом ласковом балагуре есть ещё одно существо, неистовое и жестокое. Эти глаза не просят, они приказывают.
Политику с ним лучше не трогать, потому что не переспоришь. Мол, старики в России нищие, всё разъела коррупция, в полиции беспредел. Латгинцам нравится такое слушать, но помню слова Альфреда: "имитация убеждений для вхождения в доверие"… Вполне может быть. Наконец, допили пиво. Над Сильвином купол тёмного неба, но наглый свет фонарей оттеснил все звёзды, и не достать их взглядом. Мы с русским стоим на остановке, а кажется, ждём новой жизни. Он смотрит сверху вниз и чувствую, как в его глазах сейчас должны отразиться мои. Жаль, что в полумраке этого не увидеть.
Время настало, пора перейти к делу. Добрые диалоги, остроумные шутки, личные окровения – для одного, но главного. "Я настолько откровенна с тобой, – говорю еле слышно. – Представь, что я перед тобой голая. В смысле, голая душой". Но Саша, кажется, намёка не понял. Когда подошел автобус, поцеловал в щёчку и помог войти, придерживая под локоток. Может, у него не та ориентация?
4 июня, понедельник
Понедельник, в салоне выходной, а у меня встреча с Альфредом. Доехала до Синего моста, оттуда через дорогу и – во дворик. Узкие стены из старого жёлтого кирпича тянутся вверх, кое-где чернея следами пожара. Кажется, я на дне сгоревшего колодца, лишь облака проплывают в вышине, обрамлённые квадратом стен. Неуклюжая блестящая труба торчит из подвала и плюётся паром, разнося по дворику неприятный кухонный запах. "Фордик" Альфреда, как всегда, в самом углу. Шмыгнула на заднее сиденье.
Его майка, брюки и берцы будто пропитаны смолью. Он – сама чернота, лишь коротенькая стрижка отсутствующего цвета да сине-зелёная пустота глаз. Скупые движения, скупые фразы; смотрит вперёд и кажется, говорит не со мной. Таким он бывает чаще всего, и лишь любящая женщина способна понять, что за этой колючестью скрываются благородство и сила. А никто кроме меня его по-настоящему и не любит.
Рассказала и о разговорнике, и что жена к "Трубачёву" не едет, и что Россию он костерил. Саша человек нагловатый, но нежный, и потому приятный. Шеф понимающе кивает: "он психолог. Знает, как очаровать женщину. Сексом хоть занимались?". Увы, похвастаться не могу. Командир сказал так: раз "Трубачёв" одинокий, надо пригласить его на Изумрудные озера, покататься на велосипедах. Но есть ли у Саши велосипед, я не знаю. В любом случае задача – добиться новых встреч и выудить побольше сведений о биографии. Ничего нового, всё как обычно.
Спросила шефа, как дела с женой. Я всегда спрашиваю, и делаю вид, что из вежливости, но мы оба всё понимаем. Отношения с женой у него вроде бы неплохие,
