стороны разлетаются кровь, перья и брызги смертоносного электричества, мой восторг сменяется отвращением. Щит сыплет искрами, сжигая останки голубей, и снова начинает сиять как новенький. Меня чуть не выворачивает при звуках аплодисментов, под которые бесстрастная анимоза опускается под пол.
Еще одна девушка – надеюсь, последняя – поднимается на арену, на которой буквально всё теперь превращено в пыль.
– Эванжелина из Дома Самоса! – восклицает сереброволосый патриарх.
Его одинокий голос эхом разносится по Спиральному саду.
Со своего выигрышного места я замечаю, что король и королева садятся попрямее. Они уже неравнодушны к Эванжелине. Кэл, в отличие от них, рассматривает собственные руки.
В то время как другие девушки были одеты в шелковые платья, а некоторые появлялись в странных позолоченных доспехах, на Эванжелине – черный кожаный наряд. Куртка, брюки, сапоги – все утыкано серебром. Нет, не серебром. Железом. Серебро не такое тусклое и твердое. Дом радостно приветствует Эванжелину – все Самосы встали. Эта девушка – родственница сереброволосого патриарха и Птолемуса. Другие семьи тоже весело кричат. Они хотят, чтобы она стала королевой. Эванжелина – явный фаворит. Поднеся два пальца ко лбу, она салютует сначала родным, потом королевской ложе. Они отвечают тем же жестом, откровенно выказывая ей свое предпочтение.
Возможно, Выбор Королевы больше походит на Бои, чем я предполагала. На Боях Серебряные показывают Красным их место; а здесь король делает то же самое в отношении своих подданных, пускай и весьма могущественных. Иерархия внутри иерархии.
Я так увлеклась испытаниями, что чуть не пропустила очередной вызов слуги. Прежде чем кто-либо успевает подтолкнуть меня в нужную сторону, я направляюсь к правой ложе, краем уха слыша, как в тишине глава Дома Самоса произносит: «Магнетрон».
Понятия не имею, что это значит.
По узким коридорам, которые недавно были садовыми дорожками, я направляюсь к Серебряным, которые нуждаются в услугах. Их ложа – в самом низу, но у меня проворные ноги, и я спускаюсь быстро. Там сидит необыкновенно толстое семейство в желтом шелке и ярких перьях. Они наслаждаются огромным тортом. По всей ложе стоят тарелки и пустые чашки, и я ловкими опытными руками принимаюсь собирать их. На ревущем экране – Эванжелина, которая преспокойно стоит на арене.
– Ну и фарс, – ворчит, обжираясь, одна из этих толстых желтых птиц. – Девчонка из Дома Самоса уже победила.
«Странно. По-моему, она самая слабая».
Я складываю тарелки, не сводя глаз с экрана. Эванжелина бродит по покрытому пылью полу арены. Нет ничего, с чем она могла бы работать, показать, на что она способна, но, кажется, ее это не смущает. Улыбка Эванжелины ужасна. Как будто она абсолютно уверена в собственном великолепии. Но лично мне она совсем не кажется великолепной.
А потом железные заклепки у нее на куртке начинают шевелиться. Они повисают в воздухе, похожие
