6
Еда в основном простая – серая каша и тепловатая вода. Только рыба вкусная – свежевыловленная треска. У нее вкус соли и моря, совсем как у здешнего воздуха. Килорн удивляется рыбе, размышляя, какой сетью пользуются бойцы Гвардии. «Мы сами попались в сеть, идиот», – хочется крикнуть мне, но столовка – не место для таких слов. Здесь присутствуют и Озерные в своей темно-синей форме, молчаливые и сдержанные. В то время как люди Фарли, в красном, едят вместе с остальными беженцами, Озерные не присаживаются – они постоянно рыскают по помещению. Они напоминают мне сотрудников безопасности, и я ощущаю знакомый холодок. Остров Так не очень отличается от Археона. Разные фракции соперничают за власть, а я оказалась в самой гуще. А Килорн, мой друг, самый давний друг, кажется, не верит, что здесь опасно. Или, что еще хуже, он это понимает – и не беспокоится.
Я продолжаю молчать. Тишина прерывается только жеванием. Остальные внимательно наблюдают за мной, как им велено. Мама, папа, Килорн, Гиза… все тщетно притворяются, что не смотрят на меня. Парней нет – они по-прежнему у кровати Шейда. Как и я, они думали, что он умер, и стараются наверстать упущенное.
– Так как же вы попали сюда? – Слова застревают в горле, но я заставляю себя произнести их.
Лучше уж я начну задавать вопросы, прежде чем они напустятся на меня.
– По морю, – хрипло говорит папа, с шумом втягивая кашу с ложки, и посмеивается собственной шутке. Я тоже улыбаюсь, за компанию.
Мама толкает его в бок и с досадой цокает языком.
– Ты же понимаешь, что она имеет в виду, Дэниэл.
– Да уж не дурак, – ворчит папа и берет еще ложку каши. – Два дня назад, посреди ночи, на крыльце вдруг возник Шейд. Просто взял и возник. – Папа щелкает пальцами. – Ты в курсе, да?
– Да.
– Мы чуть не умерли от разрыва сердца, когда он вот так появился… живой.
– Представляю себе, – говорю я, вспомнив собственную реакцию.
Я решила, что мы оба умерли и унеслись далеко от этого безумия. Но, как и я, Шейд просто стал кем-то – чем-то – другим, чтобы выжить.
Папа продолжает, наконец дав себе волю. Кресло катается туда-сюда на скрипучих колесах от его энергичных жестов.
– Ну а потом, когда твоя мать перестала плакать, он взялся за дело. Начал совать вещи в мешок – всякое барахло. Флаг с крыльца, картинки, твою шкатулку с письмами. Честно говоря, никакого смысла в этом не было, но очень трудно требовать чего-то от сына, который воскрес из мертвых. Когда он сказал, что надо уходить – сейчас, прямо сейчас – я догадался, что он не шутит. Ну мы и ушли.
– А комендантский час?
Я прекрасно помню Меры – они как гвозди, вбитые в мое тело. Как я могу про них забыть, если мне пришлось озвучить их лично?
– Вы рисковали жизнью!
– С нами был Шейд и его… его… – Папа пытается подобрать слово и опять прибегает к жестам.
Гиза закатывает глаза: отцовские ужимки ей надоели.
– Он назвал это прыжком, помнишь?
– Именно, – подтверждает папа и кивает. –
