Теперь я жалею, что дворцовая выучка мешает мне с такой же легкостью отбросить наигранную сдержанность.
Мы глотаем обед; только папа вываливает содержимое из миски, когда думает, что я не вижу. Неудивительно, что он худеет. Прежде чем я успеваю сделать ему выговор (или, еще хуже, прежде чем это успевает сделать мама), он проводит рукой по одеялу, щупая ткань.
– Сделано в Пьемонте. Чистый хлопок. Дорогая штука, – бормочет он, заметив, что я стою рядом.
Даже при дворе пьемонтский хлопок считается дорогим – это распространенная замена шелку. Его носят охранники высокого ранга, Стражи, военные. Помню, одежду из такой ткани носил Лукас, вплоть до той минуты, когда погиб. Я вдруг понимаю, что никогда не видела его в штатском. Даже представить этого не могу. И лицо Лукаса уже стирается из моей памяти. Еще несколько дней – и я забуду человека, которого отправила на смерть.
– Краденый? – вслух спрашиваю я, проводя рукой по одеялу в попытке отвлечься.
Папа продолжает исследование и щупает ящик. Прочные толстые доски, недавно выкрашенные белой краской. Единственный отличительный знак – темно-зеленый треугольник, размером меньше моей ладони, отпечатанный в углу. Не знаю, что он означает.
– Или дареный, – говорит папа.
Не нужно слов, чтобы понять, что мы думаем об одном и том же. Если здесь, на острове, вместе с нами находятся Озерные, значит, у Алой гвардии могут быть друзья где угодно, среди разных народов, в разных королевствах. «Мы кажемся слабыми, потому что сами того хотим».
Украдкой, быстро и тихо – никогда не думала, что папа на это способен, – он берет меня за руку.
– Будь осторожна, девочка.
Ему страшно, а я полна надежды. Корни Алой гвардии уходят глубже, чем я думала. Глубже, чем могут вообразить себе Серебряные. Полковник – лишь один из многих руководителей, как и Фарли. Он мне точно не друг, но с ним я как-нибудь справлюсь. В конце концов, он не король. Королями я уже сыта по горло.
Как и папа, я выливаю рагу в трещину в бетоне и заявляю:
– Я доела.
Это условный сигнал. Килорн вскакивает.
Мы собираемся навестить Шейда, ну или, по крайней мере, так мы говорим вслух для тех, кто поблизости. Моя семья понимает, в чем дело, даже мама. Она посылает мне воздушный поцелуй, когда я отхожу, и я ловлю его и прижимаю к сердцу.
Подняв воротник, я превращаюсь в обыкновенную беженку, а Килорн – вообще никто. Солдаты не обращают на нас внимания. Мы запросто пересекаем бетонный двор, шагая прочь от берега, по толстой белой линии.
В ярком дневном свете я вижу, что бетон тянется вплоть до пологих холмов, напоминая широкую дорогу в никуда. Нарисованная краской линия идет дальше, и от нее под углом отходит более тонкая и истертая «ветка». Она упирается в еще одно здание, возвышающееся над всеми остальными постройками. Оно напоминает увеличенную копию ангаров на берегу – такое высокое и широкое, что в него вполне могут поместиться
