ожидали визита представителя полиции. Директор с говорящей фамилией Лизоблюдов, маленький, кругленький и румяный, чем-то напомнил Фёдору колобка, особенно когда тот бросал на него острые взгляды маленьких хитреньких глазок. В голове мгновенно зазвучала присказка неунывающего героя, но уже в переводе на современный язык: «я от роспотребнадзора ушел, от пожарной инспекции ушел, от налоговой ушел, и от тебя, полицейский, уйду!» «Ох, что-то ты темнишь, пройдоха!» – сделал заключение Фёдор, поварившись в сладкой патоке ложного гостеприимства минут пятнадцать. Но вслух произносить свои мысли не стал.
– Так почему вы, Виктор Александрович, решили уволить Хохолкову? – спросил Денисов отпивая из слишком хрупкой на вид, но очень изящной фарфоровой чашечки, казавшейся игрушечной в его большой ладони.
– А как я мог поступить иначе? – всплеснул пухлыми ручками Лизоблюдов, суетливо расхаживая по кабинету. – Видите ли, Фёдор Александрович, артист балета не может, просто не имеет права не ходить каждый день на класс, не репетировать, потому что иначе очень быстро потеряет форму. Его же потом на сцену нельзя будет выпустить. А Хохолкова так долго не приходила на свое рабочее место, к станку, что смысла ждать ее уже не было. Наш театр на хорошем счету не только у зрителей и критиков, но и у артистов. Попасть в нашу труппу хотят многие, из желающих очереди выстраиваются. Да и на сцене кто-то должен был заменить прогульщицу. Вот я и взял другого человека, а Хохолкову уволил.
– Но разве вы не забеспокоились, почему перестала выходить на работу сотрудница, которая до этого была дисциплинированной и ответственной? Может быть, она заболела и ей нужна помощь?
– Забеспокоился, еще как забеспокоился! Я поручил секретарше Инночке, и она все телефоны этой Хохолковой оборвала, даже домой к ней съездила, но никого дома не застала. Так что версия болезни сама собой отпала. Лишь спустя две недели напрасных поисков я подписал приказ на увольнение и то скрепя сердце.
«Колобок» состроил скорбную гримасу и прижал руки к груди, но перебрал немного с трагизмом, и Фёдор ему не поверил. «Плевать тебе, господин Лизоблюдов, на пропавшую девчонку! – подумал Денисов. – У тебя таких, как она, целая труппа. Для тебя, наверное, они все на одно лицо. Одной меньше, одной больше». А вслух произнёс, отставляя пустую чашку на журнальный столик:
– Ну что ж, Виктор Александрович, спасибо, что уделили мне время. Подскажите с кем я могу еще поговорить? Может быть кто-то из артистов, с кем вместе работала Настя, что-то знает про нее?
– Пойдемте, я вас провожу! – радостно закивал круглой лысой головой директор театра. – Сейчас как раз идет репетиция кордебалета.
Они вышли из кабинета и направились куда-то по длинным и узким коридорам. Но вывел Виктор Александрович гостя не к репетиционным залам, где вовсю шла активная работа, а в тихий в этот неурочный час и сумрачный зрительный зал.
Фёдор, не считавший себя театралом, хоть и ходил иногда с сестрицей на спектакли и концерты,
