было заброшено еще до падения Ковчега.
– Я был его единственным сыном, – ответил Сорвил, наконец посмотрев на черноволосого Анасуримбора.
Есть темное понимание между мужчинами, очертания которого можно различить только в отсутствие женщин – в отсутствие света. Есть такая манера, взгляд, интонация, которую способны различить только мужчины, и она одинаково доступна братьям и явившимся из-за моря врагам. Она не требует развернутых знамен и свирепого рыка, хватает мгновения одиночества, проскочившего между двумя мужским душами, движения воздуха между ними, совместного восприятия всех убийств, позволивших им жить.
– Да, – продолжил Моэнгхус с металлом в голосе. – Я слышал, что об этом говорили в Сакарпе.
Сорвил скорее облизал губы, чем вздохнул:
– О чем говорили?
– О том, как добрый Харвил расточил свое семя на твою мать.
Их разделял один короткий вздох, втягивающий в легкие одного то, что выдыхал другой.
– Говорят, что ее чрево, – продолжил имперский принц, – уже омертвело до этого.
Туман поднимался в теле младшего из двоих мужчин, охлаждая кожу от внутреннего жара.
– Что это здесь происходит? – поинтересовалась Серва, появившаяся из-за дубового ствола чудовищной толщины.
Мужчины не удивились. Ничто не могло избежать ее внимания.
– Полюбуйся на него, сестра, – проговорил Моэнгхус, не отрывая взгляда от Сорвила. – Разве ты не замечаешь ненависти…
Пауза.
– Я вижу только то, что видели все…
– Он держится за рукоятку меча! Того и гляди достанет его!
– Брат… мы уже говорили об этом.
О чем же они говорили?
– А если он, не сходя с места, проткнет меня?! Тогда поверишь?
– В сердце человека не бывает единства! Ты знаешь это. И знаешь…
– Он! Ненавидит! Посмотри на не…
– Тебе известно, что мое зрение всегда проникает глубже твоего! – вскричала свайяльская гранд-дама.
– Ну да! – возвышавшийся над обоими спутниками имперский принц сплюнул и ушел.
Сорвил застыл на месте, ярость его не столько притупилась, сколько рассыпалась гравием в недоумении. Он посмотрел на широкую спину Моэнгхуса, которая, покачиваясь, удалялась в чередующихся полосках света и тени.
– Это безумие! – со злостью бросил молодой человек. – Вы оба безумны!
– Может быть, чем-то взбешены, – сказала Серва.
Повернувшись к ней, он увидел невозмутимое выражение. Как всегда.
– Неужели я такая загадка? – огрызнулся он.
Она стояла на накренившемся камне, верхушка которого обросла черно-зеленым мхом, а бока затянул белый лишайник. И казалась потому выше его… и могущественней. Одинокое копье солнечного света ударяло в лицо Сервы, заставляло ее светиться, как их проклятый отец.
– Ты любишь меня… –
