шел, ни о чем не думая, ступая так, как будто был из стекла и боялся разбиться. И когда наконец он посмел задуматься, образы предшествовавшего дня посыпались на него, вселяя судороги позора и унижения, и он не мог заняться ничем другим, кроме составления нелепых и вздорных планов будущей мести. Но даже тогда в душе его сумело зародиться чувство… знание того, что действиями имперских отпрысков руководит нечто большее, чем кровосмесительная любовная связь.
Даже пришло в голову, что ему было назначено застать их в любовных объятьях…
День уже почти выбился из сил, когда они наконец очутились на гребне хребта. Сорвил взобрался на груду огромных валунов, северная сторона которых обросла лишайником. Путники словно совершили новый магический прыжок – таким неожиданным оказался вид.
Иштеребинт… наконец-то. Иштеребинт… гора на подножии из меньших холмов; туша его затмевала небо. Солнце кровавым шаром висело на юге над самым горизонтом. Чертог погружался в гаснущий блеск светила, его восходящие откосы и обрывы были словно тушью вычерчены на кремового цвета пергаменте. Масштаб сооружения был таков, что сердце Сорвила отказывалось верить глазам.
Гора… обработанная и отделанная, каждая поверхность ее срезана на плоскость или углубление… отверстия, террасы, резные изображения – последние были всюду. В таких подробностях, что от их созерцания болели глаза.
Сорвил пополз вперед на четвереньках.
– Как такое может существовать? – спросил он пересохшим от молчания голосом.
– Бесконечная жизнь, – пояснила Серва, – рождает бесконечное честолюбие.
Пространство внизу увязывал воедино лес, простиравшийся на несколько уступов подножия и заканчивавшийся как будто полосами мертвых деревьев. Гора словно застыла в покаянии, на коленях, расставив ноги. Между ними проходила дорога, мощенная белым камнем, обрамленная колоннами и лишенными крыш склепами, хотя бо́льшая часть последних (и даже некоторая часть первых) обнаруживала признаки разрушения. Даже с этого расстояния Сорвил видел движущиеся по дороге фигурки, цепочку муравьев, тянувшихся к расщелине, – толпа сходилась под громоздившимися друг на друга резными утесами. Вход в утробу Обители обрамляли две массивные фигуры, фас входа поднимался над линией теней и был обращен к южному горизонту: алому, оранжевому и бесстрастному.
– Колдовство… – заметила Серва, обращаясь к своему брату. – На всем видна Метка.
– Что будем делать? – спросил Моэнгхус, не отводя глаз от Обители.
Свайальская ведьма бросила на него угрюмый взгляд, но ничего не сказала. Она сидела на краю обрыва, свесив ноги.
И тут Сорвил услышал это – как будто шелест колышущегося на ветру полотнища, негромкий и певучий, и все же полный скрежещущей гравием скорби.
– Что это такое? – спросил он. – Этот звук…
И в тот момент, когда душа его ощутила этот плач, он удушил все прочие звуки, свидетельствуя о глубочайшей неправде, таящейся в
