Никифор просто забыл девушку, в которую был влюблён. «Ну, был, и был… – много девушек вокруг, совсем не обязательно жениться на каждой», – сказал он Осокову перед отъездом в командировку. Единственным итогом того тягостного происшествия для самого Забродова стала его нарочитая религиозность. Осоков не любил вспоминать ту историю, после неё их отношения с Никифором изменились, дружба закончилась, осталось приятельствование, причём, как был уверен Евгений, Никифор этого даже не заметил.
Осоков был одинок. Всегда. Даже когда рядом была Марина, а потом родилась Наташка. Первые годы после развода Осоков часто размышлял и пытался понять, что их с Мариной развело и наконец, пришёл к выводу, что виноват во всём только он один, его так называемый тяжёлый характер. Как-то в одном из тестов на определение типа характера Осоков обнаружил вопрос: «Если бы Вас посадили в тюрьму с возможностью выбора: либо камеры с другими заключёнными, или же «одиночки» ̶ что бы Вы выбрали?» Ответ на этот вопрос был для Осокова очевиден: конечно, одиночная камера. Хотя он слышал и читал, что некоторые заключённые сходят с ума в одиночестве. Ему же в целом было хорошо с собой, он сам себе нравился, но понимал, что другим людям он может быть неприятен, но он и не навязывался, не лез в друзья, не раскрывал ни перед кем душу и в чужие души не лез.
После пельменей и пива потянуло в сон, в последние три дня он спал урывками, у него был «нервяк», но после решения продать-таки картины, которые он раньше не собирался продавать, Осокова немного отпустило, и он обрадовался, что наконец-то выспится.
«Надо позвонить Надежде, а потом доползу до дивана, и спать», – решил Осоков. Он поставил посуду в раковину, взял телефон.
– Надь, привет… Семёнов?… я уже и забыл про него… обещал постараться расширить зону поиска злоумышленников, а у самого глазки хитренькие, мол, Вы же, уважаемый Евгений Владимирович, сами всё понимаете, и мы понимаем, у Вас свои проблемы, а у нас свои задачи, творческих Вам успехов и до свидания… да пошли они все в жопу, ни к кому я больше не пойду. Послушай, я решил продать… сама знаешь, что: «Свободную кассу», женский портрет и первого Амби… конечно жалко… слушай, дай мне телефон того мужика, который на прошлой неделе приходил к вам, он деньги обещал сразу… какая тётка?… и чего хотела?… просто поговорить?… из Нью-Гемпшира?… давай, записываю… Марианна Блок? русская?… ну и хорошо, а то у меня с английским не очень… а телефон мужика?! Сергей Николаич?… спасибо… всё, пока.
Осоков стал набирать второй номер, но остановился, стёр циферки и напечатал номер американки.
– Алё, это госпожа Марианна Блок?… меня зовут Евгений Осоков… да, мне передали… нет, сегодня я не могу… если честно, я страшно устал, давайте завтра?… хорошо, в десять… «Европейская», четыреста двенадцатый номер… до свидания.
Осоков посмотрел на бумажку с номерами телефонов и сказал вслух: «Завтра. Утро вечера мудренее,
