style="font-size:15px;"> – Скажешь, что после похорон спустился вниз, в овраг, увидел там ворону и обе обоймы в нее выпустил.
– И попал?
– Если хочешь, скажи, что попал, и она свалилась на другой стороне в лес.
Он вернул мне пистолеты и тут вспомнил:
– Обращаться умеешь?
– Нет, – ответил я.
Минут десять по меньшей мере он объяснял мне, что означает каждая деталь, зачем она и как надо заряжать пистолет и стрелять. Я напряженно слушал его.
– Попробуй, – предложил он под конец. Я попробовал, и он остался доволен. Сел на тахту и потер здоровый глаз.
Показания, которые я впоследствии дал ментам, полностью были придуманы Тамазом. Он довольно точно угадал, какие вопросы они зададут, когда, как и что будет со мной. Затем он объяснил мне, как вести себя в тюрьме, что важно и что – нет, когда и чего следует опасаться, как вести себя с другими заключенными. Проговорил почти два часа и закончил так:
– Попавший туда должен помнить две вещи: не ждать ничего хорошего и быть довольным тем, что дела его идут не хуже, чем есть на самом деле. – Потом добавил: – Завтра пораньше пойду на Святую гору, найду Трокадэро, нужно, чтобы твои показания и показания Кусы и Романоза совпадали.
Мне показалось, он был доволен, что ему подвернулся шанс услужить Трокадэро, и мне стало неприятно. «И этот порядочная сука!» – подумал я. Но, наверное, я был не прав.
– Тебе главное успеть дать показания, а уж после этого – будь спокоен.
Светало, когда я ушел от Тамаза, от напряжения у меня болело в затылке, я боялся напороться на Трокадэро или его парней: они могли появиться из-за любого угла или вырасти передо мной из-под земли – по сравнению с этим страхом все остальное почти теряло смысл.
Я подошел к двору Манушак с задней стороны, света не было ни во дворе, ни в доме, стояла полная тишина. Перелез через забор и забрался в дом через кухонное окно, прошел коридор и тихонько отворил дверь в комнату Манушак.
Манушак лежала, свернувшись калачиком, голова была на краю постели. Опустившись на колени, я рассматривал ее, не разбудил, не посмел, чувствовал почему-то, что виноват перед ней. Жалость к ней пронзила меня, что же она теперь будет делать, кто станет о ней заботиться, кто защитит. Наконец я осторожно поцеловал ее в голову и щеку и поднялся с колен. Дойдя до двери, я обернулся, она мирно сопела во сне. Я уходил, еле отрывая ноги от пола.
Шел узкими улочками, спустился вниз, позади остался еврейский квартал, и возле Метехского моста ворвался в здание милиции, ворвался и перевел дыхание. Поднялся по деревянной лестнице, открыл дверь дежурной комнаты, встал перед заспанным лейтенантом с покрасневшими глазами.
– Я Джудэ Андроникашвили, а точнее, Иосиф Андроникашвили. Знаешь, наверное, что случилось вчера утром на Кукии, ну так этих двух сук я порешил.
Достал пистолеты и положил на стол.
15
На другой день меня допросил следователь. Кроме главного, я рассказал все так, как и произошло, почти ничего не изменил.
– Да,
