и начнём.
Положение Устюгова в доме Одинцовых было каким-то неопределённым. Он чувствовал себя не просто не в своей тарелке. Он постоянно был угнетён мыслью, что от него чего-то ждут, что он должен что-то предпринять.
Портрет получался интересным. На зрителя, раздвинув ветви цветущего рододендрона, смотрела, как бы с опаской, нимфа ни нимфа, но очень не ординарная девушка. Красота девушки проста поражала своей обворожительностью. Но особо обвораживали цветы. Это были не рододендроны, те давно отцвели и художник заполнил полотно фантастическими фиолетовыми шпаками, которые очень отдалённо напоминали цветы рододендронов. Играя всеми оттенками фиолетового, добавляя пурпур и алость, художник добился ощущения таинственности. Цветы у него сверкали как самоцветы, бросая отсветы на лицо девушки, от чего картина казалась таинственной и загадочной. Одинцов, рассматривая картину, восторженно произнёс:
– Старик, ты – волшебник! Полотно немедленно отправляй на выставку. Купят мгновенно.
– Это я писал для Нади. Ей и подарю. А работа действительно ничего себе. До выставки ещё есть время. Я успею сделать повторение на большом холсте.
Для Нади картина была ошеломлением. Такого она не ожидала. После этого личность Семёна Мироновича стала для неё священной. И мироощущение Устюгова изменилось. Его многодневные общения с Надей сделали своё дело: он увлёкся девушкой. Теперь его стали посещать мысли такого порядка: «Пора жениться. Наденька всем хороша. Где ещё такую девушку сыщешь. И красива, и воспитана, и образована. Мне предана и крепко любит. Что тебе ещё нужно.?
Вскоре по всей форме было сделано предложение, а сразу же после Успенского поста сыграли свадьбу. Венчали молодых в сельской церкви. Было много цветов и любопытных. На медовый месяц молодые укатили в Ялту.
Революция явилась мощным сдвигов для творческого люда. Кто-то из художников сошёл на нет, кто-то уехал за границу, кто-то приступил к обслуживанию новой власти (портреты вождей, картины революционного содержания). Устюгов тоже отошел от портретной живописи и увлёкся авангардом. Его картина «Красная атака», написанная резкой кистью в бордовых тонах имела успех. Позже он отошел от авангарда и стал реалистично изображать конников, тачанки, балтийских матросов. И всё у них с Надей в новой жизни устроилось очень хорошо.
Вот такая незамысловатая история. Её и рассказывать-то на было никакого смысла. Но безжалостной судьбе (или Богу) не понравилась складная жизнь художника и его жены. В конце двадцатых умер Семён Миронович. Тогда еще не умели лечить почечные болезни. А в январе 1942 года погибла от голода в осаждённом Ленинграде светлая Надежда Владимировна Устюгова. Ей было 57 лет.
А у нас во дворе
После войны посуровели, похмурели ленинградские дворы. Куда-то исчез щебет малышни. Не носилась пацанва на самокатах. Огольцы не играли в Чапаева, не гоняли мяч (дп и мячей-то в продаже не было). Они ошивались на заднем дворе, играя на деньги в «чику» или в «пристеночек».
