бросилась к мужчинам, нависшим над останками.
Затем Френсис встала рядом с Вин и посмотрела на север, поверх руин Бичен-Клифф, потом развернулась на сто восемьдесят градусов и глянула на юг – на кручу утеса. Вид с этого ракурса был ей знаком.
– Пожалуйста, прежде чем вы ее уберете, сделайте несколько фотографий. С разных сторон – с севера, юга, востока и запада. Так мы точно сможем определить место, где она была захоронена. Пожалуйста. – Френсис с мольбой устремила взгляд на человека с камерой. Тот глянул на полицейского и, получив неохотное одобрение, принялся фотографировать.
Когда он закончил, они переместили останки Вин на брезент. Скелет не рассыпался, лишь в некоторых местах возникли небольшие смещения. Мужчины подняли его без особых усилий, словно кости девочки были легче птичьих. Когда они уже собирались накрыть останки, Френсис удержала их, махнув рукой. Она чувствовала сильную слабость, и ей не хватало воздуха. Дул легкий ветерок, но Френсис казалось, что он собьет ее с ног. Она опустила взгляд на брезент, и перед ней возникли живые серые глаза Вин, ее быстрая лукавая ухмылка и развевающиеся волосы. Затем желанный призрак исчез, и Френсис уставилась на вязаный узор, уцелевший на остатках ее кофточки, прилипших к ребрам. Она отлично помнила эту кофту – она была горчично-желтого цвета. Вин всегда носила ее с бледно-желтой брошью. Это был ее любимый наряд, и в тот день – в тот самый день – больше двадцати лет назад она тоже была в нем. Но теперь он лежал у нее под ногами, и Френсис осознала, что видит свою лучшую подругу в последний раз.
Она склонилась и коснулась руки Вин. Косточки крохотных пальчиков сужались к кончикам. Кости ладоней и запястий все еще держались вместе посредствам какой-то субстанции, более крепкой, чем память. Очень осторожно Френсис указательным пальцем коснулась маленькой ручки Вин в том месте, где должна была быть ее теплая и грязная ладошка. Сквозь проступившие слезы Френсис видела, каким огромным казался ее собственный палец – мясистый, с потрескавшейся кожей, узловатый. Даже когда они были детьми, ее пальцы были больше, а пальчики Вин можно было просовывать в замочную скважину и вместо ключа открывать замки. Френсис представила себе все те годы, которые она прожила, а Вин пропустила; все те вещи, к которым она прикасалась, ощущала их, делала своими руками, а Вин ни к чему не прикасалась, ничего не ощущала и не делала. Была в этом невыносимая несправедливость – ужасная, дикая неправильность.
– Мне жаль, Вин. Прости меня, – непроизвольно прошептала Френсис.
– Идите, идите, барышня, – сухо сказал одни из мужчин и начал накрывать останки.
Последнее, что увидела Френсис, – это пустые черные глазницы и щель между верхними передними зубами. Вин так гордилась этими новыми зубами – коренными, как у взрослых. Френсис села прямо там, где стояла. Ветер высушил слезы на ее лице, а она все сидела, не понимая, что делать дальше. Спустя некоторое время к ней подошел Оуэн и поднял на ноги. Неподалеку полицейский беседовал с репортером местной газеты.
– Эта
