что-то вроде двух гнезд, одно из которых частенько было занято Ефимом.
Это действительно был кайф: облокотившись немалым животом на поручень, смотреть на уходящую чуть не до горизонта – белую по темно-зеленому – кильватерную пенную дорожку, созданную двумя мощными бронзовыми винтами «Океанской звезды»; вдыхать полной грудью вкусный морской воздух, напоенный микроскопическими водяными брызгами, и думать о… Да ни о чем не думать! Просто получать полуживотное наслаждение, ощущая себя частичкой этого водно-воздушного космоса.
Да, еще из облюбованного Береславским гнезда очень прикольно кормить чаек. Они сначала долго летят за кораблем, время от времени испуская истошные вопли. Потом, раскинув, как руки в трагическом заломе, неподвижные большие крылья, выравнивают свою скорость со скоростью корабля. И наконец, практически зависнув и устремив на тебя взор маленьких пронзительных глазок – уж не обманешь ли бедную птицу? – склевывают заранее раскрошенную булку чуть ли не прямо с ладони.
Ефиму очень нравилась эта атмосфера внезапно возникающего доверия между человеком и птицей. Он прямо-таки душой теплел, когда довольно большое и на вид небезобидное существо на лету – но как-то очень деликатно и осторожно – подхватывало слегка подброшенный съедобный подарок.
К сожалению, не все умеют ценить подобное доверие. Его коллега, приглашенный в круиз молодой журналист, дождался, пока чайка сравняется с ладонью, после чего, гнусно улыбаясь, сжал кулак с крошками. Жадность и глупость были немедленно наказаны: немаленький клюв попытался достать хлеб непосредственно сквозь пальцы.
Никифоров – а это был он – дико орал и грозился перестрелять, как он их назвал, «мерзких летучих сволочей». Чайки в ответ тоже что-то орали, а Ефим в открытую смеялся. И хотя зло было наказано незамедлительно, что-то в теплой атмосфере общения, видимо, разладилось. По крайней мере именно этим обстоятельством Ефим объяснил тот факт, что через каких-нибудь пять минут – как раз в тот момент, когда Мария принесла ему еще две булки, – жидкая и горячая струя в одно мгновение залила Береславскому пол-лысины.
– Что это было? – спросил ошеломленный Береславский.
– Надо полагать, вас обосрали, – не долго думая пояснила невесть откуда взявшаяся Лесная Даша.
Мария недобро посмотрела на девушку.
– Вот вас бы в официантки не взяли, – сказала она.
– Почему это? – удивилась та.
– За несоблюдение языковых норм! – отрезала Мария, уводя покорного и страдающего Ефима в каюту, отмываться.
Мария действительно была официанткой из туристической столовой и обслуживала как раз тот стол, за которым сидели и Ефим, и Даша. Это была миловидная, совсем еще не потерявшая женского обаяния дама лет тридцати пяти. Она сразу понравилась Береславскому, и он пару раз ехидно остановил Никифорова, тоже сидевшего за тем же столом и пытавшегося корчить из себя барина.
