Наташка тем временем так и стояла напротив меня и от нечего делать полировала полотенцем барную стойку.
Я стер платком с верхней губы пивные усы и спросил у нее:
– Скажи, Наташ, а ты бы хотела получить награду или грамоту?
– Ну надавил на мозоль… – она еще больше насупилась и недовольно отвернулась в сторону.
– А ты что, все еще насчет крыски-Лариски грузишься? – опомнился я, что сказанул немного невпопад.
– Проехали… – махнула она рукой.
– Да нет, я все понимаю: ты уже полгода здесь, за прилавком, а Лариска, трах-бах! и – помощница вашего Гугуровича. А ведь пришла после тебя.
– Знаю я, чем она себе дорогу прокладывает: не трах-бах это вовсе, а трах-трах… Не дай бог… – Наташка аж поежилась.
– Да, отвратительный пример, согласен. Хорошо, а вот представь, все то же самое, только без физиологии и с грамотой в качестве награды. Ну как ощущения? – все гнул я свою линию.
– Должно быть обидно, – чуть подумав, ответила Наташка.
– Правильно! – обрадовался я. – Так мы и становимся несчастными – когда нам обидно. И все более и более несчастными становимся мы, когда упрямо терзаем душу мыслями о несправедливости, неблагодарности, невезучести и о подобной чепухе. А мне вот смешно.
– Ну конечно, поржать над другими, это всегда весело, – ухмыльнулась она.
Пусть это была еще не вполне улыбка, но уже что-то очень похожее. Я продолжил развивать мысль:
– Нет, я уже о себе говорю. Вот смотри: хочу, например, грамоту, а не дают. Вместо того чтобы биться головой об стену, надо сразу подумать: а грамотой кто награждает? Начальник. А в начальники кто выбивается? Самый большой интриган. А что я делаю, чтобы начальник меня заметил и наградил грамотой? Работаю честно и на совесть. А разве честность он ценит в людях? За трудолюбие он разве раздает награды? А не за подхалимаж ли? И не презирает ли он тех, кто насквозь видит его гнилую душонку? Так что же я жду от него того, над чем совсем не усердствую? Но я не могу ни льстить, ни угодничать – совесть не позволяет. Как же быть тогда? Вот и остается смотреть, как это делают другие и радоваться, что сам не такой. Видишь, здесь попросту нет места ни для обид, ни для недовольства.
Наконец-таки Наташка улыбнулась по-настоящему, от души.
– Фило-о-соф… – иронично заметила она. – Допил уже? Давай еще принесу?
– Нет, спасибо. Правда, надо поработать. Чувствую, каша заварится… Ну ладно, может, вечерком еще загляну. Пока.
Она подняла ладошку.
– Бай!
Я шел по холлу и разглядывал Наташку через витринное стекло. Ни следа от хмурого вида не осталось – у нее было открытое лицо честного человека. Такой она мне и нравилась. На скрипучем лифте я поднялся на девятый этаж. По обе стороны длинного коридора, расходящегося от шахты лифта направо и налево, почти на всех дверях висели самодельные таблички: «МУМ-и-Ё. Природа, исцели», «БИОПИТИКА», «Питание для здоровых», «Клининг сайдинга»,
