расстегнувшему колет и рубаху. Наследник Раканов нежно улыбнулся окровавленной красавице, уверенно взял стилет и нанес себе рану.
– Пусть моя кровь отвечает за мои слова.
– Да будет так, – пророкотали гоганы. Мэллит приняла из рук Альдо клинок, на котором ее кровь смешалась с кровью иноверца, и зажала рану принца подсунутым толстухой неподрубленным полотном. Хитрый Ракан перехватил ткань таким образом, что его рука на мгновение накрыла пальчики Мэллит. Девушка вздрогнула, высвободилась и, покачнувшись, шагнула к золотой пирамиде. Енниоль что-то сказал на своем языке, гоганы и гоганни подхватили, залитая своей и чужой кровью Мэллит подняла стилет, словно намереваясь вонзить его в гладкую золотую поверхность.
Золото мягче стали, но не тонким девичьим рукам всадить клинок в золотой монолит, однако окровавленное острие вошло в пирамиду, словно в масло, а Мэллит без сознания упала на руки толстух, которые потащили ее вон из Чертога.
Робер чуть было не бросился следом – судьба девушки волновала Иноходца куда сильней гоганских глупостей. Пришлось напомнить себе, что гоганни не пара будущему талигойскому герцогу, а талигойский герцог не пара гоганни. Мэллит – чужая, он видел ее в первый и последний раз.
Иноходец заставил себя взглянуть на треклятую пирамиду, и увиденное заставило забыть и о бесчувственной красавице, и о том, где и почему он оказался.
На зеркальной поверхности появилась трещина, нет, не трещина! Молния! Молния Эпинэ! Зачарованный сдвоенным зигзагом, Робер не сразу понял, что сама пирамида начала таять, как тают летние облака. Вскоре от золотого монолита остались лишь острые ребра, ограничивающие некий заполненный золотистым свечением объем и знак Молнии. Свечение понемногу бледнело, сквозь него проступили какие-то тени – они двигались, сходились, расходились; одни исчезали, на их месте возникали другие, контуры постепенно обретали четкость, становилось ясно, что это люди.
Робер с удивлением смотрел на представшую перед ним картину. Комната со сводчатым потолком, на стенах – шпалеры с охотничьими сценами, но какие же безвкусные и грубые! Тусклые окна с частым переплетом, на стенах – пылающие факелы. Ночь или поздний вечер… Странно, комната кажется знакомой, и вместе с тем Эпинэ готов поклясться, что никогда в ней не был. Золотистая дымка растаяла окончательно, открыв взору двух часовых, скрестивших в дверях копья, массивный стол темного дерева и сидящего за ним человека средних лет в лиловом платье поверх кольчуги.
На благородном лице незнакомца читались решимость и уверенность в себе, и опять-таки Роберу показалось, что он знает эти строгие черты, короткую бороду, пристальный взгляд. Большая рука перебирала лежащую на плечах массивную золотую цепь, в глазах светились ум и озабоченность.
Маршал Талигойи? Но кто и почему так одет? Маршал, если это был он, поднялся, позволив рассмотреть вышитого на плече спрута. Придд! Но последний маршал
