Сделав знак, крадучись подошел к занавеске, протянутой от печи к стене. Осторожно заглянув туда, зашептал:
– Спит она, батя. Намаялась, вишь, ночью… боль её не отпускала, она только под утро засыпает,
Семёнов подошел. Глянув на изможденное, худое лицо жены, он прислушался к ее неровному дыханию:
– Пусть спит, будить не станем.
Он задернул занавес.
– Давай угощай, проголодался я.
Они разделись и уселись за стол. Николай достал из-за закутка за печью хлеб, из печи вытащил чуть теплую картошку. Поставил стаканы с сальными разводами на стенках. Соль, нож, три миски и кусок сала, завернутый в тряпицу достал из стенной ниши. Пыхтя и отдуваясь, сдвинул тяжелый, темного дуба, с железом по краям, сундук. Из расщелины в полу под ним извлек большую бутыль. В ней было литра три мутно-белёсой жидкости. Пытаясь унять непослушные, дрожащие руки, Николай хотел разлить самогон, но только плеснул мимо стакана.
Семёнов усадил его на скамью. Разлив самогон, выдохнул:
– Ну, благослови господи, с возвращением…
Опрокинув залпом, все трое стали сосредоточенно жевать. Семёнов наполнил ещё по стакану. Выпив, сказал:
– Рассказывай, как вы здесь без меня жили…
Слушая сына, на протяжении всего рассказа Семенов не сказал ни слова. Хмелея, молча пил. Руки его, сжимаясь в кулаки, взбухали толстыми узловатыми венами. Опьяневший Грищаков, под несвязную толкотню слов Николая заснул, уронив голову на стол. Рука его свесилась, доставая почти до пола. Из открытого рта Грищакова вырывались тягучие, сиплые звуки, нисколько не похожие даже на храп. Было в них что-то нечеловеческое, неестественное. Семёнов, поморщившись, ткнул его кулаком в бок: «Ишь развылся, дьявол тебя раздери! Уймись – Марью разбудишь!».
Грищаков мотнул головой после тычка. Всхлипнув жалобно и тонко, затих.
– Да, сынок, тяжкая доля нам выпала. Но всё наказуемо, и фортуна опять к нам повернулась. А сколь эти нехристи коммунистов уничтожают − нам с ними и только с ними! Ты слышишь меня, Николай?
Семёнов затормошил сына за плечо. Однако тот уже успел накрепко заснуть. Крякнув, Семенов вытащил его из-за стола. Уложив Николая на стоявший у стены топчан, себе бросил полушубок рядом. Подоткнув под голову шапку, он мгновенно заснул. Спал Семёнов недолго. Он проснулся от того, что ощутил на себе чей-то взгляд.
Сознание сработало сразу. Семёнов тут же вспомнил где он. Повернув голову увидел лицо Марьи, с мокрыми от слёз, глазами:
– Ты… вернулся…
Семёнов поднялся, подошел к ней. Сел на краешек койки. Взяв в ладони её голову, прижался губами к горячему, сухому лбу…
Через несколько часов он, усталый, но довольный подъехал к дому на подводе. Не слезая с неё постучал в окно кнутовищем:
– Николай, поди скорее ко мне.
Стукнул ещё пару раз. На стук вышел Грищаков:
– Спит он ещё, Виктор Семёнович. Я пойду разбужу?
– Давай
