поразили изящные очертания улыбчивых губ.
Губ, которые так и напрашивались на поцелуй.
Розамунда отпрянула от кровати. О нет! Одно дело – приготовиться к самопожертвованию, и совсем другое – похотливо вожделеть, как деревенская распутница, мечтающая о сладких поцелуях…
«Нет, так ничего не выйдет, – сказала она себе. – А значит, ты сделаешь это, сделаешь обязательно, будь он даже благородный рыцарь во плоти».
Едва ли не смеясь своим безумным мыслям, она вышла из спальни. Никто не должен догадаться, что у нее есть личный интерес к этому мужчине.
– Мы ничего о нем не знаем, – заявила она довольно равнодушно. – Вполне вероятно, что он отпетый негодяй, а потому не стоит никого подвергать опасности. – Она заперла дверь снаружи и положила ключ в карман. – Вот так. Можете не волноваться, мистер Акентвейт.
– Да, миледи, – снисходительно кивнул дворецкий, который, подобно всем йоркширским мужчинам, считал женщин глупыми гусынями, но благоразумно держал свое мнение при себе.
Внутренне дрожа от волнения, Розамунда смотрела, как мужчины спускаются вниз, потом послала Милли расстелить ей постель. Отпустив наконец служанку, она стала ждать. Когда все улеглись и в доме стало тихо, Розамунда глубоко вздохнула… и замешкалась.
Нет, она не осмелится! Ни за что!
«Смелее, глупая! От тебя не требуется ничего особенного. Ты просто идешь проведать больного».
Однако тикающие в темноте ходики отмерили целую четверть часа, прежде чем она нашла в себе мужество выйти из спальни и приблизиться к нужной двери. Свечу она не взяла: пострадавший мог проснуться, а ей нельзя показываться ему на глаза. Стараясь не шуметь, девушка повернула ключ в замке, скользнула в темную комнату, закрыла за собой дверь и застыла у стены как приклеенная.
Никакого шороха – намека на то, что он может проснуться.
Чувствуя себя воровкой, тайно проникшей в чужие владения, Розамунда на цыпочках прокралась к окну и слегка раздвинула шторы: в комнату проник слабый лунный свет.
Так, пока ее не было, он повернулся на другой бок. Что ж, наверное, это хороший знак. Розамунда осторожно коснулась его лба, чтобы проверить температуру. Неизвестный даже не шелохнулся. Ладно, лоб теплый, значит, жить будет.
И что теперь?
Она придвинула кресло к кровати и, вглядываясь в его темный силуэт, мысленно подстегивала свою решимость.
Венскоуту сейчас грозит серьезная опасность. Еще зимой все шло хорошо. Тогда наследником был не Эдвард, а другой племянник Дигби – Уильям. Добрый и мягкосердечный Уильям был бы таким же, как дядюшка, щедрым помещиком.
Но Уильям Овертон внезапно умер – возможно, потому, что был так похож на Дигби. В какой-то гостинице возле Файли он плотно поужинал и крепко выпил и чуть позже скончался от апоплексического удара. В результате наследником Венскоута стал Эдвард, родившийся и выросший в Йорке, а теперь яро преданный «Новой Республике».
Горькая
