выходила не только мою умиравшую маму, но и меня, любимого внука, как она говорила не раз…
Так вот, со стола все начиналось, и им же все заканчивалось! Утренний завтрак плавно перетекал в обед, который, в свою очередь, перевоплощался в ужин, оканчивавшийся так называемым «вечерним чаем», – иногда за полночь. И все это время за столом можно было попробовать, перекусить, отведать, плотно поесть и совершить еще множество телодвижений, необходимых для приема пищи. На старинном дубовом столе в чугунках, кастрюлях, утятницах, тарелках, мисках и «розетках» были разложены «фирменные» кулинарные шедевры: легкое на пару, пареная же репа, рыбники различных видов, пироги с мясом, грибами, ягодами, яблоками (пирожки в придачу), варенья: малиновое, клубничное, смородиновое, из крыжовника, черемухи и т. п. и т. д.
При этом мы умудрялись совершить за день множество полезных дел: дядя Гриша колол дрова и складывал в поленницу, я кормил кур и цыплят, выпустив их из курятника во двор, затем поливал огурцы, клубнику, цветы, прихватывая стручки гороха на огороде. Иногда бабушка посылала меня в продмаг, иногда в деревянный домик с вывеской «Прием стеклотары», где я своим гордым видом смущал «алкоголиков несчастных», допивавших «огненную воду» из бракованных бутылок, выброшенных под крыльцо. На обратном пути у ворот меня встречала наша любимица, кошка Пушинка, которую не только мы ценили за ум и красоту – вокруг на деревянных столбах забора располагались хмурые, злобные и одновременно трусливые коты всех мастей.
После русской бани с традиционной каменкой и березовыми вениками «вечерний чай» затягивался почти до бесконечности: каждый из нас выпивал по пять-шесть стаканов этого солнечного напитка. Потом начинались игры: мы с бабушкой шли в зал с печкой-голландкой раскладывать домино или лото, а дядя Гриша с гостями резались в преферанс, записывая в тетрадки какие-то цифры. Играли то сокрушенно, то с азартом, а ближе к ночи – почти бесстрастно.
Кроватей и диванов в доме было много, поэтому домашние и гости затихали в полной тишине, нарушаемой только одиноким комариным пищанием.
Бабушка была особенно счастлива, когда за столом собиралась вся семья. Младший из сыновей – дядя Саша, Александр Степанович, навещал мать каждое лето. Стройный, притягивающий к себе внимание доцент Петрозаводского университета прилетал с женой тетей Галей, сыном Митей, поражавшим всех своей эрудицией, и дочками: темноглазой красавицей Ириной, – той самой, с которой нас сфотографировали на мотоцикле в 1965 году, и непоседливой, «шебутной», больше похожей на мальчика, Людой, названной так в честь бабушки.
Старший мой дядя, Вениамин Степанович, учитель Кобыльской школы, наведывался редко, так как был хромым с детства, – он переваливался с ноги на ногу. Дядя Веня тоже не подкачал, – в его семье подрастали три сына: Саша, Дима и Леша, все похожие на отца и дружные необыкновенно. Чаще я их видел в Кобыльске, куда изредка приезжал с бабушкой или с семьей дяди Саши на попутном
