промочить.
Холидей, жадно глядя на флягу большими глазами, непроизвольно зализывал кровоточивую ямку на месте выбитого зуба. Длиннолицый, сложив ногу на ногу, перелистывал карманную библию, расстаться с которой для него было все равно, что потерять душу. Горбоносый, надвинув край шляпы на глаза, отдыхал. Кареглазый потупил взгляд и отвернулся.
– Ну, чего глазеешь по сторонам? – прорычал Холидей. – У тебя что, права голоса нет? Что ты чужого одобрения доискиваешься, как облезлый пес кости?
– Эй, а ну заткнись!
– Ну ладно, не скули. Просто дай мне чертовой воды.
Кареглазый медленно и будто с опаской изменил положение тела и, отложив отцовский винчестер, поднялся на ноги.
– Ну, не тяни, милок. Умираю как пить хочу.
Горбоносый отодвинул шляпу и протянул кареглазому флягу.
– Дай ему воды, черт тебя подери!
Молодой ковбой взял флягу, откупорил и, присев на корточки, сунул горлышко между потрескавшихся от жажды губ Холидея.
– Вот, милок, буду должен! И за фляжку и за лошадь мою. Зовут тебя как?
– Не твое собачье дело.
– Длинное имя, а покороче?
– Могу еще по зубам врезать. Хочешь?
– Неа, как-то не шибко. Но за предложение благодарен. Обдумаю.
Кареглазый закупорил флягу и протянул горбоносому маршалу.
– Угомонись, малец, – вяло проронил он.
Они помолчали. Молчание затягивалось. Ночь не спешила кончаться.
– Меня вот что интересует, ради чего вы тут? – прошептал Холидей. – Сколько денег за мою голову выручите, а, господа джентльмены? А главное, даст ли это вам благоопеспечение и богатство? Нет, я очень сомневаюсь. Не обогатитесь, не прославитесь моей головой, ибо я не ангел пустыни, а заказчик ваш – не есть царь Аристобул. Не ради богатств, а ради чего? Может, ради каких-нибудь царств? Земных или небесных? На царство мою голову променяете? сомневаюсь, господа. Что вам дадут за меня, чему рады будете? Может, счастье? Удачу? Ничего вы не выиграете, если меня продадите. Только проиграете, ибо смерть моя – для бога, а не для вас, судьи. Хлеб и зрелища, вот что для вас. Только одно. Вы Голиафы, а я – есть Давид. Множество хлебов для вас и зрелищ.
Горбоносый посмеялся.
– И язык твой – праща, а слова – камни. Только летят они вкривь и вкось.
Холидей сплюнул и помолчал, глядя на кареглазого.
– У тебя лицо знакомое, – сказал наконец.
– У меня? – спросил кареглазый.
– Да и ботинки… Где я тебя видеть мог?
– Будь мы знакомы, я бы тебя запомнил, – проворчал ковбой.
– А я и не говорю, что знакомы. Только видел.
– Чудно как-то.
– Что чудно?
– То, что лицо мое ты отдельно от меня видел.
– У других людей лица похожи на твое.
– Может, кто на меня похож, – сказал кареглазый
