во сне. Эти имена врезываются в их будущие надгробья. Чем чаще они их называют, тем глубже они врезаются в камень. Если у человека есть имя, то из него можно сотворить что угодно. Наши имена – это древнейшая из глин земных.
Холидей поглядел на него.
– И если твое имя у народа на слуху, то ты уже в их власти. Над безымянным только никто не властвует, ибо его нет. И нельзя властвовать над ним или именем его осуществлять власть. Имена – вот зло человеческое. Впиши имя среди имен. Кем хочешь сотворить человека? Во что угодно превращай его даже спустя два тысячелетия после его смерти. И превращай бесконечно. Кому во что и как приспичит. Употреби в отношении его другие слова. Слова среди слов. Имена среди имен. Принуди к сомнениям. Именами осуществляется земная власть.
Холидей, поглядывая на ковбоя и маршала, хохотнул и спросил наемника:
– Ты это в своей книжонке вычитал?
Длиннолицый промолчал.
– Ты к чему это вообще? Мораль какую-то втолковываешь?
– К тому, что мы не наши имена, а нечто большее, за ними. И нечего тебе знать…
Горбоносый спокойно лежал, сложив ладони на животе и глядя в небо, но его губы зашелестели:
– Человек хочет думать, будто если у него имя есть, то он именем действует, вот что он говорит. Ты ведь это говоришь?
Наемник проворчал:
– Вроде того.
– Но это ведь вранье, так? Мы не действуем. Должно быть нечто большее, что будет стоять за именем, – глубоким, спокойным голосом продолжал горбоносый маршал. – Мы думаем, что творим наши дела от собственных имен, будто у нас на то воля есть…
Длиннолицый закрыл карманную библию.
– У человека есть воля, – сказал он. – К чему тогда нам жить и действовать, если бы не было воли?
Кареглазый ковбой смотрел словно сквозь стремительно стекленеющий туман то на одного, то на другого, и непонимающе хмурился.
Горбоносый пожал плечами.
– А мы и не действуем.
– Да ну?
– А разве действуем? Вот скажи, что толкает народ на убийства, на грабежи? Что толкает тебя зарыться в твою книжонку… Страх. Нужда.
– А я боюсь! И не скрываю этого, – длиннолицый сплюнул в костер. – И ты дурак, если не боишься.
– Пусть дурак. Но мы не стали бы действовать так, как действуем, если бы не забыли, что свободу воли утратили и творим не свои дела, а чужие. Их дела.
– Их? Чьи?
– Дела страха и нужды, а иногда и чего похуже. Похоти, жадности. Противозаконного. Не от собственного имени, а от чужого. Кто за нами стоит? Увы, это не бог.
Длиннолицый спросил:
– А кто? Не дьявол ли?
Кареглазый слышал собственный голос будто звучащим вдалеке:
– И как жить тогда? Без воли…
– Бог знает.
– Если знает, почему не скажет?
Горбоносый усмехнулся:
– А у кого из нас воли хватит, чтобы к нему обратиться?
Все молчали.
– Вот, то-то
