разбавленное виски, Элен исчезла, и я нашёл её в постельке, спящую как Ангелочек. Это показалось мне странным, но было как нельзя – кстати.
Времени оставалось мало. Я затянул галстук, заправил рубашку и, вытащив чемодан из шкафа, ринулся к выходу. Такси уже было в глубоком ожидании. Я опаздывал на самолёт.
Огоньки продолжали мелькать за окном, собирая на мою ладонь яркие монетки, и вдруг мне показалось, что воздуха не хватает и першит в горле. Открыв окно, я впервые так чётко ощутил гул этого города. Его споры, склоки, речи о любви и слёзы от измен.
В Аэропорту «Шарль де Голль», всё прошло, как и задумывалось. Я нырнул в бизнес класс и минуты потянулись как часы, отстукивая в моих висках, свой ход. Рядом сидел человек с поднятым воротником пиджака. Косо взглянув на меня, он достал журнал с рекламой дорогих часов и машин, и погрузился в это чтиво с завидным усердием.
Я слегка вздремнул, но, когда очнулся, моё горло было сдавлено с невероятной силой. Я лежал в проходе, а тело, уже не подвластное мне, билось в конвульсиях.
Кто-то пытался перевернуть меня на бок, я начал кашлять, извергая кровяные полосы по всему ковровому покрытию самолёта.
Это было целую вечность! Невероятно больно! Господи, так больно, что и сейчас я весь дрожу, вспоминая тот день.
Всё, что было во мне, продолжало выходить окровавленными рвотными массами, при этом я потел и впадал в состояние галлюцинаций, где моё тело поднимали высоко над землёй, и боль отступала.
Я умер в тот момент, когда мы приземлились в Москве. И где-то вдали послышались сирены скорой помощи.
Заплакала стюардесса, славная смелая девчушка. Она до последней минуты тянула меня из лап смерти.
Шушукались пассажиры, но их не пускали за шторку, чтобы взглянуть на труп. А так хотелось. Я чувствовал, как нарастало их нетерпение, когда врачи поднялись на борт и стали перекладывать меня на каталку, пристёгивая ремнями. Это позволило пассажирам эконом класса раздвинуть шторку, и тогда я услышал истошный крик, словно голосили все бабы на свете, как это было принято на похоронах в древние века.
Я видел её глаза. О, да. Не стоит напоминать мне, что я умер. Это было неоспоримым фактом, но её глаза я помню так чётко, что мог бы нарисовать их. Впрочем, мои глаза были закрыты – я был мёртв и не имел ничего, кроме чувств. Они даже усилились многократно, несмотря на бездыханное тело. Я не только видел людей, но и слышал их мысли и чувства, видел их ауру, словно в самолёт проникла радуга, наградив каждого своей благодатью. Лишь один человек оставался серым внешне и чёрным изнутри. Он выскочил из салона, как только открыли дверь, впуская медиков.
В «скорой», молодой доктор пытался реанимировать меня, но, когда силы и упорство окончательно иссякли, он сдался, закрыв лицо руками. Упакованный в чёрный мешок я продолжал свой путь до морга.
Я был первым покойником у неопытного, но старательного доктора и, сообщая в диспетчерскую, тот чуть не плакал, голос его дрожал и руки тряслись.
Сомнения не было – я умер, но никакого света в глубине тоннеля, лишь пустота
