лет путешествий дали Субботе знания и опыт. Он не соглашался принять ни одну из моих историй. Он всегда возражал, я же всякий раз отвечал ему:
– Там так написано.
– Ты в этом уверен, Ромен?
Я брал книгу и читал ему вслух, а он слушал, потирая свой нос длинными пальцами, а выслушав все до конца, уступал, как слепой уступает дорогу зрячему.
– Да, правда, там так написано, но… Я бывал на берегу Африки и никогда не видел, чтобы львы отправлялись вплавь, чтобы напасть на корабль!
Суббота ходил и по северным морям и рассказывал о своих путешествиях, стараясь вознаградить меня за рассказы о Робинзоне. Однажды их затерло во льдах, и они были вынуждены зимовать в открытом море. Целых шесть месяцев они жили в ледяной пустыне. Большая часть экипажа была навсегда погребена под снегом, собаки перемерли, не то от голода и холода, не то от недостатка света.
– Если бы у нас было достаточно масла, чтобы поддерживать огонь в лампе, – говорил Суббота, – они, может быть, и выжили бы.
Его рассказы были почти так же интересны, как рассказы Робинзона Крузо.
– А об этом написано в книжке? – спрашивал я.
И Суббота торжественно объявлял, что он это не вычитал, а видел своими глазами. Что же делать, если об этом ничего не было написано!
Надо признаться, что подобные беседы, конечно, не могли внушить мне желание спокойно жить на твердой земле. Это замечала и моя мать, и она беспокоилась о том, что природное влечение к морю все сильнее развивалось во мне благодаря особенностям моего воспитания у де Бигореля. Она обратила на это его внимание.
– Дорогая госпожа Кальбри, – ответил он, – я вам возвращу вашего ребенка, если вы находите, что я веду его по дурному пути, и вы бы не хотели, чтобы ваш сын этим путем следовал. Но вы не сможете его изменить. Ромен принадлежит к тем беспокойным людям, которые всегда ищут невозможного. Я согласен с вами, что такие люди редко бывают счастливы, но это часто ведет их к великим открытиям.
Дети – неблагодарный народ, и я в то время почти охотно покинул бы Пьер-Гант. Дело в том, что де Бигорель изучал крики птиц, надеясь овладеть птичьим языком. Он даже составлял своеобразный словарь и хотел научить меня этому языку. Но я ничего не понимал. Это приводило к тому, что он сердился, а я плакал.
Между тем этот язык был интересен, и теперь я очень сожалею, что помню из него всего лишь несколько слов. Де Бигорель утверждал, что он научился переводить все, что птица может выразить: «Я хочу есть… Пища там… Летим скорее… Давай устроим гнездо… Идет буря…» Но я был всего лишь глупым ребенком и не оценил предположения своего учителя о том, что животные могут говорить. Однако мы ведь понимаем музыку, которая говорит с нами вовсе не словами, и при этом не желаем знать, что птицы тоже ее понимают и что именно они дали нам первые образцы музыки. Наши собаки, лошади, кошки понимают наш язык. Что же странного в том, что де Бигорель хотел научиться понимать язык птиц!..
