деньги ушли на квартиру и еду, а потом в их комнате поселилась страшная нужда.
Вдова продала всё, что было у неё лучшего, и, не вполне оправившись от болезни, стала работать до изнеможения, чтобы выбраться из долгов. Силы у Михайловой были далеко не те, что до болезни, и она уже не могла так проворно и ловко всё делать, как прежде. Она, может быть, и поправилась бы совсем, если бы не постоянная работа по ночам. А денег на уплату долгов всё равно не хватало.
Пришлось бедной женщине продать всё, что так хотелось приберечь. С грустью расставалась она с разными вещами, подаренными ей мужем. Все они напоминали вдове прежнее хорошее время, поэтому с каждой продажей словно что-то обрывалось у Михайловой в сердце.
Особенно жаль ей было самовара. Как радовались они с мужем, когда, прикопив денег, купили его! Какое бывало для них наслаждение попивать чаёк, вернувшись в праздник от обедни. Петю, когда расплачется, ничем нельзя было так быстро унять, как показав ему блестящий самовар. Да и сиял-то он словно золото, когда его, бывало, хорошенько вычистят.
Наконец было продано всё. А потом вдова начала понемногу снова покупать: стул, скамейку, сковородку. Да и то самое старое, по случаю. Мы с вами застали Михайлову как раз в то время, когда она только-только начала приводить дела в порядок и ничего не могла ещё припасти себе и детям к празднику.
Вдова торопливо дошивала заказную работу, а в усталой голове теснилось тяжёлое раздумье: «Даже мяса не на что купить к празднику, только и есть что на пирог с рисовой начинкой…»
Вдова тяжело вздохнула.
– Не грусти, мама, – заговорила Леночка, оставляя убирать посуду, и обняла мать. – Доктор запретил тебе плакать, опять заболеешь, пожалуй. Ещё глаза у тебя заболят.
– Хорошо толковать доктору: не грустить и не заботиться много. Он и не подозревает, какую нужду мы терпим, не знает, как много я должна работать! А денег всё равно не хватает даже на самое необходимое. Приходится отказывать себе в лишнем куске хлеба. За квартиру и то ещё не все деньги у меня отложены. Вот снесу эту работу, получу за неё, и расплатимся с хозяйкой. И тогда разве что двугривенный7 от получки на праздник останется.
– К Новому году8 ещё успеешь заработать, мама, да за белые передники от Аграфены Терентьевны получишь, она ещё не отдавала ведь.
– И точно, не отдавала! – обрадовалась Михайлова, – хоть фунт9 говядины на праздник куплю, а уж пряничков для вас купить будет не на что… Помнишь, как прошлый год вы ёлочку себе сами смастерили, я вам на прянички тогда дала.
– И теперь выбросят соседи ёлку, так мы веточку себе от неё отломаем и уберём.
– Чем уберёте?
– Может быть, Аграфена Терентьевна мне яблочко и леденцов даст за то, что я ей чердак вымела и все куриные кормушки перемыла. Вот и будет нам с Петей чем полакомиться. Ты только не беспокойся, мама, нам всего лучше, когда
Д в у г р и´в е н н ы й – двадцать копеек.
Новый год по дореволюционному (Григорианскому) календарю наступал после Рождества.
Ф у н т – около 0,4 кг.
