еще со времен первых колонистов, когда ДезУшки использовались именно для придания белью стерильности. Впрочем, остаются еще упрямцы, например, такие, как домоправительница нашего поместья на Земле, которые предпочитают, как и прежде, стирать белье в воде, крахмалить, вешать сушиться на улице, гладить горячим утюгом и хранить в шкафу, собственноручно перекладывая цветочными саше. Ложась на свежезастеленную постель в своей тамошней комнате, слабо пахнущую очередным цветочным запахом, я не могу не признать, что что-то в этом есть. Впрочем, я не привередлива и в собственную постель в квартире на Трионе на самолично прогнанные через ДезУ простыни я ложусь с таким же удовольствием.
Одежда оказалась чем-то вроде шальвар-камиза насыщенного синего цвета из похожей на вновь вошедшую в моду на Трионе конопляной ткани. Застегнув на себе слишком свободную тунику, щедро украшенную вышивкой и сшитую явно на более высокую и крупную женщину, я подумала, что кузина Малати пришла бы в ужас от моего внешнего вида. До сих пор помню ту пытку у портного, которую нам с кузиной Амели пришлось вытерпеть в первый же день наших каникул у Малати в гостях, чтобы «выглядеть достойно», то есть чтобы камиз, а особенно его рукава, были подогнаны по фигуре. Впрочем, так, как сейчас, даже лучше, я смогла спрятать браслет за широкими и слишком длинными рукавами, к счастью, утягивающимися при помощи шнурков, которыми я и закрепила рукава вокруг запястий. Прилагающийся шарф я тоже использовала не канонически: на глазах у изумленной женщины в сером я соорудила из шарфа аккуратный хиджаб, спрятав под него свои слишком яркие для здешнего места и все еще влажные после купания волосы. С таким количеством родственников женского пола, живущих в разных мирах и по разным правилам, еще и не тому научишься. Сунув ноги в самые удобные из трех пар предложенных балеток, я сообщила, что готова, и мы устремились по коридорам замка, чтобы нагнать вереницу из девушек в разноцветной, но однотипной одежде и пристроиться ей в хвост.
На заднем дворе замка Нашер было многолюдно, воины сновали между колесным транспортом (я даже вспомнила, что бабушка Лисси в своих дневниках называла их машинами), что-то паковали, негромко переговаривались. Воин, стоявший у дверей, невозмутимо пересчитывал девушек, выходивших на свежий воздух из мрачных коридоров замка по одной.
– Двадцать, – буркнул он, мельком взглянув на мою предшественницу, одетую в изумрудно-зеленое, и повернулся ко мне.
О, воистину это было шикарное зрелище: маска невозмутимости словно треснула, являя миру человеческие эмоции, вернее одну, основную эмоцию – удивление, и я поняла, что парнишка – мой ровесник, не старше. Воин смерил меня взглядом от кончика шарфа, закрепленного у виска до носков балеток, и обратно так, словно я могла раствориться, словно мираж.
– Очко! – почувствовав себя не слишком уютно под его пристальным взглядом, не сдержалась от провокации, которая отлично срабатывала на сокурсниках, занятых подсчетами вслух.
И тут же вспомнила, что молчание –
